— Дочь моя, дитя мое!
Никогда не забуду я этого отеческого поцелуя, этих добрых
дрожащих губ.
Вернувшись к себе, я плакала и смеялась, и так расшумелась,
что доктор постучал мне в стенку из своей комнаты:
— Ты дом разрушишь, девчонка! Что за шум? Ведь
сплетники-соседи обвинят меня: «Старый хрыч заставил до утра кричать
новобрачную!»
Но и сам доктор порядком шумел. Он расхаживал по комнате,
притворно бранился:
— Господи, упаси мою честь, мою невинность от
современных девиц!
В эту ночь мы просыпались с доктором раз десять, он в своей
комнате, я
— у себя. Мы стучали в стену, кукарекали по-петушиному,
свистели, как птицы, квакали.
Вот и весь рассказ о том, как я стала новобрачной.
Мой славный доктор был таким чистым, таким порядочным, что
не счел даже нужным предупредить меня о фиктивности нашего брака. Господи, да я
по сравнению с ним просто легкомысленная кокетка… В нашей святой дружбе
Хайруллах-бей забыл, что он мужчина, но я не забыла, что я женщина.
Мужчины в большинстве своем плохие, жестокие, — это
несомненно. А все женщины хорошие, кроткие, — это тоже несомненно. Но есть
мужчины, пусть их очень мало, у которых чистое сердце, честные помыслы; и такой
чистоты у женщин никогда не найдешь».
X
Когда Феридэ проснулась еще более усталая и разбитая, чем
накануне, было уже двенадцать часов, и солнце стояло высоко. Она испугалась,
как школьница, опаздывающая на урок, и спрыгнула с кровати.
— Ну и молодец же ты, Мюжгян! Ведь я сегодня уезжаю.
Почему вы меня не разбудили?
Мюжгян ответила, как обычно, спокойно:
— Я несколько раз заходила, но ты спала. Лицо у тебя
было такое утомленное, что я не решилась будить… Не бойся, сейчас не так уж
поздно, как ты думаешь. Да и неизвестно, будет ли сегодня пароход. На море
шторм.
— Мне надо уехать непременно.
— Я попросила папу сходить на пристань и узнать, как
там обстоят дела. Он велел быть наготове. Если пароход придет, он пришлет
экипаж или сам приедет за тобой.
День своего отъезда Феридэ представляла себе совсем иначе.
Мюжгян возилась с малышами, тетки, как всегда, болтали и смеялись. Кямран куда-то
исчез. Феридэ загрустила. Ей было очень обидно, что на нее обращают так мало
внимания.
Мюжгян тихо сказала:
— Феридэ, я оказала тебе услугу: выпроводила Кямрана из
дому. И он согласился на эту жертву, чтобы не доставлять тебе лишних волнений.
— И он больше не придет?
— На пристань, может быть, заглянет проститься с тобой…
Ты, конечно, рада?
Глаза у Феридэ были грустные, губы вздрагивали. В висках
мучительно ломило, и, чтобы унять боль, она сжимала их пальцами.
— Да, да, спасибо… Очень хорошо сделала…
Феридэ бессвязно бормотала слова благодарности, и ей
казалось, что теперь она навеки умерла для сердца любимого друга детства и
больше никогда с ним не примирится.
Перед самым обедом принесли приглашение от соседа,
председателя муниципалитета. Он давал прощальный обед по случаю возвращения
всей семьи в город на зимнюю квартиру, а также в честь Феридэ.
— Как это так! — запротестовала Феридэ. —
Ведь за мной должны сейчас приехать.
Тетушки принялись ее успокаивать:
— Нельзя не пойти, Феридэ. Стыдно. Тут всего-то идти
пять минут. Да и что тебе собираться? Накинь только чаршаф.
Что случилось? Если раньше тетки всегда проявляли
материнскую заботу, то теперь волновались о ней не больше, чем о больной кошке?
Феридэ отвернулась, чтобы не видеть их, и сказала:
— Хорошо, я согласна.
Было около трех часов. Феридэ стояла под навесом, увитым уже
желтеющим плющом, и всматриваясь в дорогу. Вдруг она воскликнула:
— Мюжгян, я вижу экипаж… Кажется, это за мной.
И как раз в этот момент вдали, за деревьями на набережной,
показался пароход.
Сердце отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди.
— Идет! — закричала Феридэ.
В саду поднялся переполох. Служанки засуетились, побежали за
накидками для дам.
Феридэ сказала теткам:
— Я выйду пораньше, а вы потом подойдете.
Они с Мюжгян кинулись напрямик через сад, но у ворот
неожиданно столкнулись с поварихой.
— А я за вами, барышня, — сказала старуха. —
Господа приехали на экипаже, просят вас…
Азиз-бей и Кямран встретили молодых женщин в коридоре на
втором этаже.
— Ну вот, прибежали две сумасшедшие гостьи. Не
шумите! — сказал Азиз-бей. Затем он оглядел Феридэ с головы до ног и
добавил: — В каком ты виде, милочка? Вся взмокла…
— Пароход пришел…
Азиз-бей улыбнулся, подошел к Феридэ, взял ее за подбородок
и пристально глянул в глаза.
— Пароход пришел, но тебя это не касается. Твой муж не
согласен…
Феридэ сделала шаг назад и растерянно пробормотала:
— Что вы сказали, дядюшка?
Азиз-бей указал пальцем на Кямрана.
— Это он, твой муж, дочь моя. Я ни при чем.
Феридэ вскрикнула и закрыла лицо. Она готова была упасть, но
чья-то рука поддержала ее за локоть. Открыв глаза, она увидела Кямрана.
Азиз-бей радостно засмеялся.
— Наконец наша Чалыкушу попала в клетку. Ну, как! Я
хочу посмотреть, как ты будешь биться! Увидим, поможет ли это…
Феридэ пыталась закрыть лицо, но не могла вырваться из
цепких рук Кямрана. Она отчаянно вертела головой, стараясь куда-нибудь
спрятаться, и все время натыкалась на плечи и грудь молодого человека.
Азиз-бей, все так же смеясь, продолжал:
— Твои родные подстроили тебе западню, Чалыкушу. Эта
изменница Мюжгян выдала тайну. Да благословит аллах память усопшего
Хайруллаха-бея, он
прислал твой дневник Кямрану. Я взял эту тетрадь и пошел к
кадию
[109]
, показал ему некоторые страницы. Кадий оказался человеком умным и
тотчас скрепил ваш брачный договор с Кямраном. Понятно, Чалыкушу? Отныне этот
молодой человек
— твой муж, и я не думаю, чтобы когда-нибудь еще он
оставил тебя одну.
Феридэ зарделась, даже ее голубые глаза порозовели, а в
зрачках вспыхнули красные огоньки.