— Ах, это совершенно всё равно, — быстро
заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. — Все случаи
предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал
план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой
план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот
недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал
доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать
и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
— Впрочем, у Кутузова будет нынче военный
совет: вы там можете всё это высказать, — сказал Долгоруков.
— Я это и сделаю, — сказал князь Андрей,
отходя от карты.
— И о чем вы заботитесь, господа? — сказал
Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо,
собираясь пошутить. — Будет ли завтра победа или поражение, слава русского
оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника
колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de
Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite,
comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн,
Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена. ]
— Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше
злоязычие. ] — сказал Долгоруков. — Неправда, теперь уже два русских:
Милорадович и Дохтуров, и был бы 3-й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
— Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, —
сказал князь Андрей. — Желаю счастия и успеха, господа, — прибавил он и вышел,
пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог
удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том,
что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта
и, помолчав, ответил:
— Я думаю, что сражение будет проиграно, и я
так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты
думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et
cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят
рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами. ] Да… Вот что мне
отвечали!
Глава 12
В 10-м часу вечера Вейротер с своими планами
переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники
колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя
Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем
предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью
резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим
роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно,
чувствовал себя во главе движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как
запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало,
он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже
обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза
для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского,
для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую
диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже
быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно,
не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан
грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный
и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок
около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего,
собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали
только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8-м часу приехал
ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел
доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым
позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
— Так как князь Багратион не будет, то мы
можем начинать, — сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и
приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей
Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого,
как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском
кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти
спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
— Да, да, пожалуйста, а то поздно, —
проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что
Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время
последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело
шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или
к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении
человеческой потребности — сна. Он действительно спал. Вейротер с движением
человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени,
взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким
однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием,
которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции
позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В
оригинальной диспозиции значилось: