«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот
удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» —
«Поправей-то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо
которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась
уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон
непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? — не забыть. Как с государем
говорить буду? Нет, не то — это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас
— кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я
подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый
Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь — государь тут. Как он на меня
смотрел, и хотелось ему что-то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да
это пустяки, а главное — не забывать, что я нужное-то думал, да. На — ташку,
нас — тупить, да, да, да. Это хорошо». — И он опять упал головой на шею лошади.
Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!.. Руби! Что?…»
заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов
услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов.
Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том
месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и
по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и
более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их
разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
— Что это? Ты как думаешь? — обратился Ростов
к гусару, стоявшему подле него. — Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
— Что ж, ты разве не слышишь? — довольно долго
подождав ответа, опять спросил Ростов.
— А кто ё знает, ваше благородие, — неохотно
отвечал гусар.
— По месту должно быть неприятель? — опять
повторил Ростов.
— Може он, а може, и так, — проговорил гусар,
— дело ночное. Ну! шали! — крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по
мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов
всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести
только несколько-тысячная армия. Огни больше и больше распространялись,
вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые,
торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него:
Vive l`empereur, l`empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось
теперь Ростову.
— А недалеко, — должно быть, за ручьем? —
сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и
прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и
из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура
гусарского унтер-офицера.
— Ваше благородие, генералы! — сказал
унтер-офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и
крики, поехал с унтер-офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии.
Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами
выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии.
Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам,
прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
— Поверьте, — говорил князь Долгоруков,
обращаясь к Багратиону, — что это больше ничего как хитрость: он отступил и в
арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
— Едва ли, — сказал Багратион, — с вечера я их
видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, — обратился
князь Багратион к Ростову, — стоят там еще его фланкёры?
— С вечера стояли, а теперь не могу знать,
ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, — сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане
старался разглядеть лицо Ростова.
— А что ж, посмотрите, — сказал он, помолчав
немного.
— Слушаю-с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул
унтер-офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью
поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и
весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную
туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы,
чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его
слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь,
принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои
обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских
огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой
что-то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу.
Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или
пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге
было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за
мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому
месту, где с вечера стоял французский пикет.
— Ваше благородие, вот он! — проговорил сзади
один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что-то, вдруг
зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто
жалуясь на что-то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье
не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом
поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные
тоны запели пули где-то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же,
как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну-ка еще, ну-ка еще!» говорил в его
душе какой-то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять
пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что
французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
— Что же это доказывает? — говорил он в то
время, как Ростов подъехал к ним. — Они могли отступить и оставить пикеты.
— Видно, еще не все ушли, князь, — сказал
Багратион. — До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
— На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же,
где был с вечера, — доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и
не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное,
звуками пуль.
— Хорошо, хорошо, — сказал Багратион, —
благодарю вас, г. офицер.