Глава 59
Помещение, именуемое «Установочным центром» швейцарской
гвардии, располагалось рядом с так называемым корпусом бдительности, или,
попросту говоря, казармами гвардейцев. «Центр» был местом, где разрабатывались
охранные меры на случай выхода папы на публику или каких-либо иных происходящих
в Ватикане событий с большим скоплением людей. Однако на сей раз «Установочный
центр» служил совсем иным целям.
Группу солдат напутствовал второй по рангу офицер
швейцарской гвардии капитан Илия Рошер. Это был крупный мужчина с широченной,
как бочка, грудью и мягким, тестоообразным лицом. На нем был обычный синий
капитанский мундир, персональным отличием Рошера служил лишь красный, лихо
надетый набекрень берет. У капитана был на удивление музыкальный голос, и когда
он говорил, казалось, что звучит какой-то редкий инструмент. У столь могучих
людей такой голос является большой редкостью. Несмотря на четкость речи, глаза
капитана были слегка затуманены. Такие глаза частенько можно встретить у ночных
млекопитающих. Солдаты называли его «орсо», что значит медведь-гризли. Иногда
они шутя говорили, что Рошер — «медведь, который ходит в тени гадюки». Гадюкой,
естественно, был коммандер Оливетти. Медведь столь же опасен, как и гадюка, но
вы по крайней мере знаете, когда он готовится напасть.
Солдаты стояли по стойке «смирно», не шевеля ни единым
мускулом, хотя информация, которую они только что получили, подняла их
суммарное кровяное давление на несколько тысяч пунктов.
Лейтенант-стажер по имени Шартран, стоя в глубине комнаты,
жалел о том, что не оказался в числе тех 99 процентов претендентов на
доставшийся ему пост, чьи кандидатуры были отвергнуты. В свои двадцать лет
Шартран стал самым молодым офицером швейцарской гвардии. В Ватикане он успел
пробыть всего три месяца. Как и каждый гвардеец, Шартран прошел подготовку в
швейцарской армии и еще три трудных года подвергался муштре в секретных
казармах под Берном. Однако вся эта выучка в данном случае оказалась
бесполезной. К катастрофе, подобной той, что случилась в Ватикане, его не
готовили.
Поначалу Шартрану показалось, что этот брифинг является
всего лишь разновидностью странного учения. Оружие будущего? Древние культы?
Похищенные кардиналы? Полная чушь! Но когда Рошер продемонстрировал им на
экране эту тикающую футуристическую бомбу, он понял, что учением здесь и не
пахнет.
— В некоторых местах вверенной нам территории будет
полностью отключено электричество, — продолжал Рошер. — Это будет
сделано для того, чтобы полностью исключить влияние магнитных полей. Работать
будем командами по четыре человека. Все получат приборы ночного видения. Поиск
будет проходить с применением стандартного набора инструментов, калиброванных
на поиск специфического излучения. Вопросы?
Вопросов не последовало.
Лишь лейтенант Шартран, мозг которого уже закипал от
перегрузки, спросил:
— А что случится, если к установленному сроку мы ничего
не найдем?
В ответ Медведь одарил его таким взглядом из-под красного
берета, что лейтенант тут же пожалел о своей чрезмерной любознательности.
— Да поможет вам Бог, солдаты, — мрачно закончил
капитан, приложив руку к виску в салюте.
Глава 60
Последние два квартала, оставшиеся до Пантеона, Лэнгдон и
Виттория шли вдоль ряда припаркованных у тротуара такси. Водители машин спали,
примостившись на передних сиденьях. Тяга ко сну является вечной чертой Вечного
города. Повсеместная дрема в предвечернем Риме была лишь естественным
продолжением рожденной в древней Испании традиции послеполуденной сиесты.
Лэнгдон пытался привести в порядок свои мысли. Однако
ситуация казалась ученому настолько странной и нелепой, что сосредоточиться он
никак не мог. Всего шесть часов назад он тихо и мирно спал в Кембридже. И вот
менее чем через четверть суток он оказался в Европе, чтобы принять участие в
сюрреалистической битве древних титанов. Он, известный ученый, шагает по улицам
Рима с полуавтоматическим пистолетом в кармане твидового пиджака, волоча при
этом за собой какую-то малознакомую девицу.
Лэнгдон покосился на девушку, которая, казалось, была
преисполнена решимости. Она крепко, как будто это было само собой разумеющимся,
держала его за руку. Ни малейших признаков колебания. В ней присутствовала
какая-то врожденная уверенность в себе. Лэнгдон начинал проникаться к ней все
большей и большей симпатией. «Держитесь ближе к земле, профессор», —
сказал он самому себе.
Виттория заметила его внутреннее напряжение.
— Расслабьтесь! — не поворачивая головы, бросила
она. — Не забывайте, мы должны казаться молодоженами.
— Я вполне спокоен.
— Тогда почему вы раздавили мне руку? Лэнгдон покраснел
и ослабил захват.
— Дышите глазами.
— Простите, не понял…
— Этот прием расслабляет мускулатуру и называется
праньяма.
— Пиранья?
— Нет. К рыбе это не имеет никакого отношения.
Праньяма! Впрочем, забудьте.
Выйдя на пьяцца делла Ротунда, они оказались прямо перед
Пантеоном. Это сооружение всегда восхищало Лэнгдона, ученый относился к нему с
огромным почтением. Пантеон. Храм всех богов. Языческих божеств. Божеств
природы и земли. Строение оказалось более угловатым, чем он себе представлял.
Вертикальные колонны и треугольный фронтон скрывали находящиеся за ними купол и
круглое тело здания. Латинская надпись над входом гласила:
«М. AGRIPPA L F COS TERTIUM FECIT» («Марк Агриппа,
[72]
избранный консулом в третий раз, воздвиг это»).
Да, скромностью этот Марк не отличался, подумал Лэнгдон,
осматриваясь по сторонам. По площади бродило множество вооруженных
видеокамерами туристов. Некоторые из них наслаждались лучшим в Риме кофе со
льдом в знаменитом уличном кафе «La Tazza di Oro».
[73]
У входа
в Пантеон, как и предсказывал Оливетти, виднелись четверо вооруженных
полицейских.
— Все выглядит довольно спокойным, — заметила
Виттория. Лэнгдон согласно кивнул, однако его не оставляла тревога.