– Совершенно верно, – сказала Гризельда. –
Очевидно, он писал записку, чтобы сообщить, что он больше не может ждать.
Записка была помечена временем «18.20», а часы упали и остановились в двадцать
две минуты седьмого, это ужасно странно, мы с Леном ничего не можем понять!
Она пояснила, что часы у нас всегда поставлены на четверть
часа вперед.
– Интересно, – заметила мисс Марпл. – Очень, очень
интересно. Но записка, на мой взгляд, куда интереснее. Я бы сказала...
Она замолчала и оглянулась. За окном стояла Летиция Протеро.
Она вошла, слегка кивнув и пробормотав себе под нос: «Доброе утро».
Потом она упала в кресло и сказала несколько более
оживленно, чем это было у нее в обычае:
– Говорят, они арестовали Лоуренса.
– Да, – сказала Гризельда. – Мы все в полном шоке.
– Вот уж не ожидала, что кто-то убьет отца, – сказала
Летиция. Она явно гордилась тем, что не проявляет ни горя, ни вообще намека на
какие-то человеческие чувства. – Конечно, руки чесались у многих. Иногда я
сама была готова его прикончить.
– Хочешь чего-нибудь выпить или поесть, Летиция? –
спросила Гризельда.
– Нет, спасибо. Я забрела просто так – поискать свой
беретик, такой смешной, маленький, желтенький. Мне казалось, я забыла его вчера
в кабинете.
– Значит, там он и лежит, – сказала Гризельда. –
Мэри никогда и ничего не убирает.
– Пойду поищу, – сказала Летиция, пытаясь
подняться. – Простите, что причиняю лишнее беспокойство, но мне совершенно
нечего надеть на голову – все растеряла.
– Боюсь, что сейчас вам туда не попасть, – сказал
я. – Инспектор Слак запер кабинет на ключ.
– Вот зануда! А через окно туда пролезть нельзя?
– Нет, к сожалению. Заперто изнутри. Однако, Летиция, мне
кажется, при сложившихся обстоятельствах вам желтый берет не так уж и нужен.
– Вы имеете в виду траур и прочую ерунду? И не подумаю
надевать траур. По-моему, жутко допотопный обычай. Какая досада, что Лоуренсу
так не повезло. Ужасно досадно.
Она встала, но не двигалась с места, рассеянно хмурясь.
– Наверно, это из-за меня и купального костюма. Такая
глупость, сил нет.
Гризельда открыла было рот, чтобы что-то сказать, но по
какой-то необъяснимой причине промолчала.
Странная улыбка тронула губы Летиции.
– Пожалуй, – сказала она как бы себе самой, очень
тихо, – пойду домой и скажу Анне, что Лоуренса арестовали.
И она вышла. Гризельда обернулась к мисс Марпл.
– Почему вы наступили мне на ногу?
Старая дама улыбнулась.
– Мне показалось, что вы собираетесь что-то сказать,
душечка. Знаете, подчас гораздо лучше наблюдать, как все будет развиваться само
собой. Можете мне поверить, это дитя совсем не так уж витает в облаках, как
старается показать. У нее в голове есть четкий замысел, и она знает, что
делает.
Мэри громко постучала в дверь и тут же влетела в столовую.
– Что такое? – спросила Гризельда. – И, Мэри,
запомните, пожалуйста, что стучать не надо. Я вам сто раз говорила.
– Мало ли, может, вы заняты, – отпарировала
Мэри. – Полковник Мельчетт. Хочет видеть хозяина.
Полковник Мельчетт – начальник полиции в нашем графстве. Я
встал не мешкая.
– Я думала, не годится оставлять его в холле, и пустила его
в гостиную, – сообщила Мэри. – Со стола убрать?
– Нет еще, – сказала Гризельда. – Я позвоню.
Она снова обернулась к мисс Марпл, а я вышел из комнаты.
Глава 7
Полковник Мельчетт – живой маленький человек, и у него
странная привычка внезапно и неожиданно фыркать носом. У него рыжие волосы и
пытливые ярко-голубые глаза.
– Доброе утро, викарий, – сказал он. –
Пренеприятное дело, а? Бедняга Протеро. Не подумайте, что он мне нравился.
Вовсе нет. По правде говоря, никто его не любил. Да и для вас куча
неприятностей, верно? Надеюсь, ваша хозяюшка держится молодцом?
Я сказал, что Гризельда восприняла все как подобает.
– Вот и ладно. Когда такое случается в твоем кабинете,
радости мало. Реддинг меня удивил, доложу я вам, – позволить себе такое в
чужом доме! Совершенно не подумал о чувствах других людей!
Меня вдруг охватило непреодолимое желание расхохотаться, но
полковник Мельчетт, как видно, не находил ничего смешного в том, что убийца
обязан щадить чувства окружающих, и я сдержался.
– Честно скажу, меня порядком удивило известие, что этот
малый просто взял да и явился с повинной, – продолжал полковник Мельчетт,
плюхаясь в кресло.
– А как это было? Когда?
– Вчера вечером. Часов около десяти. Влетает, бросает на
стол пистолет и заявляет: «Это я убил». Без околичностей.
– А как он объясняет содеянное?
– Да никак. Конечно, мы его предупредили, чем чревата дача
ложных показаний. А он смеется, и все тут. Говорит, зашел сюда повидаться с
вами. Видит полковника. Они повздорили, и он его пристрелил. О чем был спор, не
говорит. Слушайте, Клемент, – это останется между нами, – вы об этом
хоть что-нибудь знаете? До меня доходили слухи, что его выставили из дома, и
прочее в этом роде. Что у них там – дочку он соблазнил или еще что? Мы не хотим
втягивать в это дело девушку, пока возможно, ради ее и общего блага. Весь
сыр-бор из-за этого загорелся?
– Нет, – сказал я. – Можете поверить мне на слово,
дело отнюдь не в этом, но в настоящее время я больше ничего сказать не могу.
Он кивнул и вскочил.
– Рад это слышать. А то люди бог весть что болтают. Слишком
много бабья в наших местах. Ну, мне пора. Надо повидать Хэйдока. Его куда-то
вызвали, но он должен вернуться. Признаюсь по чести, жалко мне этого Реддинга.
Всегда считал его славным малым. Может, они придумают ему какие-то оправдания.
Последствия войны, контузия, что-нибудь в этом роде. Особенно если не откопают
какой-нибудь подходящий мотив для преступления. Ну, я пошел. Хотите со мной?
Я сказал, что пойду с удовольствием, и мы вышли вдвоем.
Хэйдок живет в соседнем доме. Слуга сказал, что доктор
только сейчас вернулся, и провел нас в столовую. Хэйдок сидел за столом, а
перед ним аппетитно пускала парок яичница с беконом. Он приветливо кивнул нам.
– Простите, но пришлось ехать. Роды принимал. Почти всю ночь
провозился с вашим делом. Достал для вас пулю.
Он толкнул по столу в нашу сторону маленькую коробочку.
Мельчетт рассмотрел пулю.