– До прихода инспектора ни к чему не прикасаться!
Констебль извлек записную книжку, послюнил карандаш и
вопросительно воззрился на нас.
Я повторил рассказ о том, как нашел покойного.
Записав мои показания, что заняло немало времени, он
обратился к доктору:
– Доктор Хэйдок, что, по вашему мнению, послужило причиной
смерти?
– Выстрел в голову с близкого расстояния.
– А из какого оружия?
– Точно сказать не могу, пока не извлекут пулю. Но похоже,
что это будет пуля из пистолета малого калибра, скажем, «маузера-25».
Я вздрогнул, вспомнив, что накануне вечером Лоуренс
признался, что у него есть такой револьвер. Полицейский тут же уставился на
меня холодными рыбьими глазами.
– Вы что-то сказали, сэр?
Я замотал головой. Какие бы подозрения я ни питал, это были
всего лишь подозрения, и я имел право умолчать о них.
– А когда, по вашему мнению, произошло это несчастье?
Доктор помедлил с минуту. Потом сказал:
– Он мертв примерно с полчаса. Могу с уверенностью сказать,
что не дольше.
Хэрст повернулся ко мне:
– А служанка что-нибудь слышала?
– Насколько я знаю, она ничего не слышала, – сказал
я. – Лучше вам самому у нее спросить.
Но тут явился инспектор Слак – приехал на машине из городка
Мач-Бенэм, что в двух милях от нас.
Единственное, что я могу сказать про инспектора Слака, так
это то, что никогда человек не прилагал столько усилий, чтобы стать полной
противоположностью собственному имени
[18]
. Этот черноволосый
смуглый полицейский был непоседлив и нахрапист. Его черные глазки так повсюду и
шарили. Вел он себя крайне грубо и заносчиво.
На наши приветствия он ответил коротким кивком, выхватил у
своего подчиненного записную книжку, полистал, бросил ему вполголоса несколько
коротких фраз и подскочил к мертвому телу.
– Конечно, все тут залапали и переворошили, – буркнул
он.
– Я ни к чему не прикасался, – сказал Хэйдок.
– И я тоже, – сказал я.
Инспектор несколько минут был поглощен делом: рассматривал
лежавшие на столе вещи и лужу крови.
– Ага! – торжествующе воскликнул он. – Вот то, что
нам нужно. Когда он упал, часы опрокинулись. Мы знаем время совершения
преступления. Двадцать две минуты седьмого. Как вы там сказали, доктор, когда
наступила смерть?
– Я сказал – с полчаса назад, но...
Инспектор посмотрел на свои часы.
– Пять минут восьмого. Мне доложили минут десять назад, без
пяти семь. Труп нашли примерно без четверти семь. Как я понял, вас вызвали
немедленно. Скажем, вы освидетельствовали его без десяти... Да, время сходится,
минута в минуту.
– Я не могу утверждать категорически, – сказал
Хэйдок. – Время определяется примерно в этих границах.
– Неплохо, сэр, совсем недурно.
Я не раз и не два пытался вставить свое слово:
– Часы у нас, знаете ли...
– Прошу прощенья, сэр, если мне что понадобится узнать, я
задам вам вопрос. Времени в обрез. Я требую абсолютной тишины.
– Да, но я только хотел сказать...
– Абсолютной тишины! – повторил инспектор, буравя меня
бешеным взглядом.
Я решил повиноваться. Он все еще шарил взглядом по столу.
– Зачем это он сюда уселся? – проворчал он. –
Хотел записку оставить – эге! А это что такое?
Он с видом победителя поднял вверх листок бумаги. Слак был
так доволен собой, что даже позволил нам приблизиться и взглянуть на листок из
своих рук.
Это был лист моей писчей бумаги, и сверху стояло время:
«18.20».
«Дорогой Клемент, – стояло в записке. – Простите, ждать
больше не могу, но я обязан...»
Слово обрывалось росчерком там, где перо сорвалось.
– Яснее ясного, – раздувшись от гордости, возвестил
инспектор Слак. – Он усаживается, начинает писать, а убийца потихоньку
проникает в окно, подкрадывается и стреляет. Ну, чего вы еще хотите?
– Я просто хотел сказать... – начал я.
– Будьте любезны, посторонитесь, сэр. Я хочу посмотреть, нет
ли следов.
Он опустился на четвереньки и двинулся к открытому окну.
– Я считаю своим долгом заявить... – настойчиво продолжал
я.
Инспектор поднялся в полный рост. Он заговорил спокойно, но
жестко:
– Этим мы займемся потом. Буду очень обязан, джентльмены,
если вы освободите помещение. Прошу на выход, будьте так добры!
Мы позволили выставить себя из комнаты, как малых детей.
Казалось, прошли часы, а было всего четверть восьмого.
– Вот так, – сказал Хэйдок. – Ничего не попишешь.
Когда я понадоблюсь этому самовлюбленному ослу, можете прислать его ко мне в
приемную. Всего хорошего.
– Хозяйка приехала, – объявила Мэри, на минуту возникнув
из кухни. Глаза у нее были совершенно круглые и шалые. – Минут пять как
пришла.
Я нашел Гризельду в гостиной. Вид у нее был утомленный, но
взволнованный.
Она внимательно выслушала все, что я ей рассказал.
– На записке сверху помечено «18.20», – сказал я в
заключение. – А часы свалились и остановились в восемнадцать двадцать две.
– Да, – сказала Гризельда. – А ты ему разве не
сказал, что эти часы всегда поставлены на четверть часа вперед?
– Нет, – ответил я. – Не удалось. Он мне рта не
дал раскрыть. Я старался, честное слово.
Гризельда хмурилась, явно чем-то озадаченная.
– Послушай, Лен, – сказала она, – тогда это все
вообще уму непостижимо! Ведь когда эти часы показывали двадцать минут седьмого,
на самом-то деле было всего шесть часов пять минут, а в это время полковник
Протеро еще и в дом не входил, понимаешь?
Глава 6
Мы некоторое время ломали голову над этой загадкой, но так
ни к чему и не пришли. Гризельда сказала, что я должен сделать еще одну попытку
сообщить об этом инспектору Слаку, но я проявил несговорчивость, которая
заслуживает скорее названия «ослиное упрямство».
Инспектор Слак вел себя чудовищно грубо без всякого повода.
Я предвкушал ту минуту, когда, к его вящему посрамлению, выступлю со своим
важным сообщением. Пожалуй, я замечу с мягкой укоризной: