– Да.
– Почему-то я вас не видел, – Я сидела во втором ряду.
– Вам было интересно?
Изабелла задумалась, прежде чем ответить.
– Нет, – наконец сказала она.
– Зачем же вы туда ходили?
– Мы всегда так делаем.
– Вам нравится здесь жить? – полюбопытствовал я. – Вы
счастливы?
– Да.
Мне неожиданно пришла в голову мысль, как редко мы получаем
четкий односложный ответ на подобный вопрос. Большинство людей было бы
многословно, и обычные ответы звучали бы приблизительно так: «Мне нравится быть
у моря» или «Я люблю деревню», «Мне здесь нравится». А эта девушка ограничилась
коротким «да», и прозвучало оно убедительно.
Изабелла перевела взгляд на замок и чуть заметно улыбнулась.
Я вдруг понял, кого она мне напоминает – «дев Акрополя», пятый век до Рождества
Христова! У Изабеллы была такая же, как у них, прелестная, неземная улыбка.
Значит, Изабелла Чартерно, живя в замке Сент-Лу с тремя
старухами, вполне счастлива. Это спокойное уверенное счастье, владевшее
девушкой, было почти осязаемо. Почему-то мне вдруг стало страшно за нее.
– Вы всегда были счастливы, Изабелла? – спросил я, хотя
заранее знал, что она ответит. Еще до того как она, немного подумав, сказала:
«Да».
– И в школе тоже?
– Да.
Я как-то не мог представить себе Изабеллу в школе.
Она была совершенно непохожа на обычную ученицу английских
школ-интернатов, хотя, конечно, школьницы бывают разные.
Через террасу пробежала белка; села и замерла, уставившись
на нас. Потом, заверещав, легко взбежала вверх по дереву.
Мне вдруг показалось, будто калейдоскоп вселенной качнулся,
и в нем сложился совсем другой узор. Это был мир простых ощущений, где
существование было всем, а мысль и раздумья – ничем. Здесь были утро и вечер,
день и ночь, еда и питье, холод и жара, движение, цель – мир, в котором
сознание еще не осознало себя. Мир белки; зеленой, тянущейся кверху травы;
деревьев, которые живут, дышат. В этом мире у Изабеллы было свое место. Как ни
странно, я, изуродованный, жалкий обломок, – я тоже мог бы найти в нем свое место.
Впервые после моего несчастья я перестал внутренне
бунтовать... Горечь крушения надежд, болезненная стеснительность покинули меня.
Я больше не был тем Хью Норрисом, выброшенным на обочину активной и осмысленной
жизни. Новый Хью Норрис был калекой, который тем не менее во всей полноте
чувствовал и солнечный свет, и живой, дышащий окружающий мир, и свое
собственное ритмичное дыхание... Чувствовал, как этот день – один из дней
вечности – завершая свой бег, клонится к вечеру, ко сну...
Ощущение продлилось недолго. Всего на одну-две минуты мне
открылся мир, частью которого был и я. По-видимому, в этом мире Изабелла жила
постоянно.
Глава 7
На второй или третий день после этого в гавани Сент-Лу с
пирса упал ребенок. Группа ребятишек играла на краю причала. Маленькая девочка,
разыгравшись, с криком рванулась вперед, споткнулась и упала в воду с
двадцатифутовой высоты. Прилив в этот час был еще не полным, но глубина воды у
причала уже достигала двенадцати футов.
Майор Гэбриэл, случайно оказавшийся рядом, бросился в воду
вслед за девочкой. На пирсе столпилось человек двадцать пять. В дальнем конце
его, у ступеней рыбак столкнул лодку и стал быстро грести, спеша на помощь, но,
прежде чем он достиг цели, другой мужчина, сообразив, что майор Гэбриэл не умеет
плавать, прыгнул в воду.
Происшествие закончилось благополучно: и ребенок и Гэбриэл
были спасены. Девочка была без сознания, но ей быстро сделали искусственное
дыхание. Ее мать в истерике буквально повисла на шее майора Гэбриэла, с плачем
выкрикивая слова благодарности и призывая на него благословение. Гэбриэл
пробормотал, что ничего такого особенного не сделал, похлопал ее по плечу и
поспешил в «Герб Сент-Лу» переодеться в сухую одежду и выпить спиртного.
В конце дня к нам зашел на чашку чаю Карслейк и привел с
собой Гэбриэла.
– В жизни не встречал подобного мужества! – восторженно
воскликнул Карслейк. – Не раздумывал ни минуты! А ведь легко мог утонуть И
удивительно, что этого не случилось!
Сам Гэбриэл держался скромно и не склонен был переоценивать
свои заслуги.
– Глупее ничего не придумаешь, – сказал он, – лучше было бы
броситься за помощью или схватить лодку. Беда в том, что действуешь не
раздумывая.
– Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко в своем лихачестве,
довольно сухо произнесла Тереза.
Гэбриэл метнул на нее быстрый взгляд.
Когда Тереза, собрав чайную посуду, вышла из комнаты, а
Карслейк поспешил уйти, сославшись на срочную работу, Гэбриэл озабоченно
сказал:
– Она очень сообразительна, верно?
– Кто?
– Миссис Норрис. Понимает, что к чему. Ее не проведешь Мне
надо быть поосторожнее. Как я выглядел? – неожиданно спросил он. – Я все
говорил, как надо?
– Господи, о чем это вы? – удивился я. – Что вы имеете в
виду?
– Свое поведение. Как я себя держал? Все было правильно, да?
Ну то, что я показывал, будто случившееся – ничего особенного! Выглядело, как
будто я – просто-напросто осел? Правда? – Он, как всегда, очаровательно
улыбнулся. – Вы не имеете ничего против моих расспросов, верно? Для меня очень
важно знать, правильное ли я произвожу впечатление.
– Вам обязательно нужно рассчитывать все наперед?
Разве нельзя просто быть естественным?
– Это вряд ли поможет, – серьезно возразил он. – Не могу же
я, потирая от удовольствия руки, сказать: «Какая удача!»
– Удача? Вы и правда так думаете?
– Дорогой мой, да я все время этого ждал! Весь настроился на
то, чтобы произошло нечто подобное! Ну знаете, как это бывает: ребенка
выхватить из-под колес, или пожар, или лошади вдруг понесут... Для таких
случаев, которые вышибают слезу, особенно подходят дети. Газеты столько пишут о
несчастных случаях. Ну и ждешь, думаешь, вот-вот что-нибудь такое подвернется.
Но... не подворачивается! То ли невезение, то ли пострелята в Сент-Лу чертовски
осторожные...
– Но вы ведь не давали ребенку шиллинг, чтобы он бросился в
воду, правда же? – спросил я.
Гэбриэл принял мое замечание всерьез и ответил, что все
случилось само собой.
– К тому же я бы не стал так рисковать! Ребенок скорее всего
рассказал бы своей матери – и что бы тогда из этого вышло? Нет, девчонка сама
упала в воду.