Мера едина мгновенью и розы и тиса
Томас С. Элиот
Прелюдия
Однажды – в то время я был в Париже – мой слуга Парфитт
доложил, что меня желает видеть какая-то леди.
«Она говорит, – добавил он, – что это очень важно».
К тому времени у меня сложилось правило никого не принимать
без предварительной договоренности. Люди, которые обычно приходят по «крайне
важному и срочному» (по их собственным словам) делу, почти всегда ждут от вас
финансовой помощи. К стати сказать, те, кто действительно в ней нуждается,
обращаются с такой просьбой значительно реже.
Я спросил у Парфитта имя посетительницы, и он протянул мне
визитную карточку, на которой значилось: «Кэтрин Югобиан». Этого имени я
никогда раньше не слышал, и, откровенно говоря, мне оно не понравилось.
Однако я изменил свое первоначальное мнение, касающееся цели
этого визита, и решил, что посетительница, вероятно, явилась не просить денег,
а, скорее всего, рассчитывая что-то продать. Возможно, какую-нибудь антикварную
вещицу, наверняка поддельную, – из тех, что проще и выгоднее сбыть, принеся с
собой и уломав бесконечными речами несговорчивого покупателя.
Я попросил Парфитта передать мадам Югобиан, что очень
сожалею, но не могу ее принять; она может написать мне, изложив свое дело.
Понимающе кивнув, Парфитт вышел. Парфитт очень надежный
слуга инвалидам вроде меня нужен человек, на которого можно полностью
положиться, – и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что с неожиданным
визитом покончено. Однако, к моему величайшему удивлению, Парфитт появился
снова. Он сказал, что леди настаивает, уверяя, будто это дело жизни и смерти. И
будто оно касается моего старого друга.
Мне стало любопытно. Дело не в словах. Нет! Это довольно
ординарный ход: жизнь или смерть, старый друг...
Обычные приемы в такого рода игре. Мое любопытство было
вызвано необычным поведением Парфитта. Вернуться с, подобными объяснениями! Это
было совсем на него не похоже.
Я пришел к выводу (как выяснилось, совершенно ошибочному),
что Кэтрин Югобиан невероятно красива или, во всяком случае, необыкновенно
привлекательна. Ничто иное, по моему мнению, не могло бы объяснить поведение
Парфитта.
Ну а так как мужчина всегда мужчина, будь он даже
пятидесятилетним калекой, то я и попал в ловушку. Мне захотелось взглянуть на
это ослепительное создание, сокрушившее оборону даже моего безупречного слуги.
Я велел проводить леди в мою комнату. Когда Кэтрин Югобиан
вошла, у меня даже дух захватило от возникшей вдруг антипатии.
По правде говоря, теперь мне стало понятно поведение
Парфитта. Вообще его суждения о человеческой натуре всегда безошибочны. Он
верно распознал в Кэтрин Югобиан настойчивость, перед которой рушатся все
препоны, и поступил очень мудро, капитулировав сразу и избежав изнурительной
борьбы, ибо Кэтрин Югобиан явно обладала настойчивостью кузнечного молота и
напором автогена в сочетании с методичностью капли, долбящей камень!
Если она решила добиться своего, время не имело для нее
никакого значения. Она невозмутимо просидела в моей приемной целый день,
поскольку принадлежала к числу людей, в чьей голове умещается лишь одна мысль и
в силу этого имеющих огромное преимущество перед менее целенаправленными
индивидуумами.
Как я уже сказал, при появлении Кэтрин Югобиан я был
шокирован. Я надеялся увидеть красавицу, а женщина вошедшая в комнату, была
поразительно, на редкость некрасива. Заметьте, не уродлива. Нет! Уродство имеет
свои особенности, свою собственную манеру воздействия.
А у Кэтрин было крупное, плоское, как блин, какое-то пустое
лицо. Широкий рот с чуть заметными усиками над верхней губой; маленькие темные
глазки, напоминавшие низкосортный изюм в низкосортной булке; густые и
невероятно сальные волосы, неопределенного цвета. Фигура у нее была настолько
бесформенная, что вообще не заслуживала этого названия, и одежда, столь же
неприглядная, сидела на ней кое-как. Она не выглядела ни бедной, ни богатой.
Внимание привлекал лишь волевой подбородок; когда она заговорила, голос
оказался резким и неприятным.
Я бросил на Парфитта крайне укоризненный взгляд, но он
воспринял его совершенно невозмутимо, очевидно придерживаясь того мнения, что
ему, как и всегда, виднее.
– Мадам Югобиан, сэр, – сказал он и вышел, закрыв за собой
дверь и оставив меня на милость этой непреклонного вида особы.
Кэтрин решительно двинулась на меня. Я никогда не чувствовал
себя таким беспомощным и никогда так остро не ощущал свое увечье. От этой
женщины следовало бежать прочь, чего я как раз и не мог.
Она заговорила резко и настойчиво:
– Пожалуйста.., не будете ли вы так добры... Пожалуйста, вы
должны пойти со мной!
Это звучало скорее как приказ, чем просьба.
– Простите, что вы сказали? – с удивлением произнес я.
– Боюсь, что я не очень хорошо говорю по-английски... Но нет
времени, чтобы терять. Совсем нет! К мистеру Гэбриэлю я прошу вас пойти. Он
очень болен. Скоро, очень скоро он умирает. И он просит вас... Так что к нему
вы должны идти. Сразу!
Я с недоумением смотрел на нее. Откровенно говоря, я
подумал, что она сумасшедшая. Имя Гэбриэл мне ничего не говорило, отчасти,
наверное, из-за ее произношения. Оно совсем не было похоже на Гэбриэл. Но, даже
произнеси она это имя правильно, вряд ли оно вызвало бы у меня воспоминания.
Все это было так давно! Прошло, пожалуй, лет десять с тех пор, как мне в последний
раз приходила в голову мысль о Джоне Гэбриэле.
– Вы говорите, кто-то при смерти? Кто-то – э-э... кого я
знаю?
Она с упреком посмотрела на меня.
– Ну да! Вы хорошо его знаете, и он просит вас.
Она говорила с такой уверенностью, что я стал напрягать
память, стараясь понять, какое же имя она произнесла. Гэйбл? Гэлбрайт? Я знал
горного инженера Гэлбрайта. Правда, знал совсем немного, и казалось совершенно
невероятным, чтобы он на своем смертном одре пожелал меня видеть. И все-таки
сила характера Кэтрин не дала мне ни на минуту усомниться в правдивости ее
слов.
– Как вы сказали? – переспросил я. – Гэлбрайт?
– Нет-нет! Гэбриэл. Гэбриэл!
На этот раз я правильно расслышал имя, но оно почему-то вызвало
ассоциацию лишь с архангелом Гавриилом с большими крыльями. Этот образ вполне
гармонировал с обликом Кэтрин Югобиан. В памяти отчего-то возникла композиция
на тему «Благовещания» кисти итальянских мастеров раннего Возрождения, с
коленопреклоненной женской фигурой на заднем плане. Было в ней то же
своеобразное сочетание простоватости черт с выражением истовости.