Женщина собралась уходить, застегнула дубленку, взяла
сумочку, перчатки, крикнула мужу: «Илья, закрой за мной!» – и вышла. На дворе
темень, вечер, десятый час уже, боятся люди так поздно ходить. Ничего, сейчас
она на улицу выйдет, а там фонари горят, не так страшно, а то шпаны развелось
теперь, никто их не ловит. Зря она характер сегодня мужу показала, надо было
смолчать, а потом попросить проводить. А теперь опять они поцапались, он не
предложил проводить ее на дежурство, а она просить сама ни за что не будет,
такой уж у нее характер. Из-за угла дома показалась тень, кто-то схватил ее за
руку. Она отшатнулась, сердце ухнуло вниз, но потом она увидела знакомое лицо.
– О Господи, это ты! Напугал как! Ты зачем здесь? Мы же
договаривались, что ты в поликлинику придешь, ночью, попозже, как в прошлый
раз, да не на двадцать минут, как тогда, а подольше.
– Извини, милая, не могу я ночью, ну никак сегодня не
могу. Вот зашел предупредить, чтобы ты не ждала.
– С чего ты взял, что я тебя буду ждать? Я, между
прочим, работаю, дежурство у меня. А тебя опять твоя выдра стережет? Уже и к
зубному не пускает?
– Ну, не сердись, дорогая, в другой раз, у тебя ведь не
последнее дежурство, я придумаю что-нибудь.
Что-то в его голосе подсказало ей, что он врет, и она
ускорила шаг, пренебрежительно фыркнув.
– Куда ты так торопишься?
– Муж может из окна увидеть, что я не одна, а мне
неприятности ни к чему, и так уже сегодня поскандалили.
– А давай вот тут дворами пройдем, я хоть тебя поцелую
на прощание.
– Вот еще, стану я с тобой по помойкам целоваться!
Тем не менее она свернула за ним в абсолютно темный
проходной двор.
«И зачем это все мне надо? – думала она, ковыляя в
замощенной булыжником подворотне. – Каблук еще сломаю, послать его
подальше и бежать скорей на работу, а то опять влетит от заведующего. Но это
последний раз, сейчас дойдем до поликлиники и распрощаемся навсегда, давно уже
пора покончить с этой историей».
У торца дома, где совсем не было окон, он остановился, обнял
ее одной рукой, другой рукой сдернул меховую шапку и сильно ударил ее затылком
о стену. Не успев закричать, она стала медленно сползать вниз. Он подхватил ее,
не давая упасть и быстро оттащил в самый темный угол двора за помойный
контейнер. Он хорошо ориентировался в темноте, потому что несколько дней
специально проходил этим двором и изучил местность досконально, он ведь был
очень предусмотрительным. Вот тут должна быть куча битых кирпичей, куда же она
подевалась? На миг он забеспокоился, потом вспомнил, что для страховки прихватил
с собой нож, но нет, вот же кирпичи, так лучше, естественнее, какой-нибудь
пьяный хулиган польстился на деньги в сумочке, вот и все. Он схватил кирпич,
обернул рукав ее шарфом и ударил очень сильно несколько раз. Теперь все
кончено. Последний свидетель ничего больше не скажет. Теперь никто не сможет
связать вместе три убийства, теперь наконец он успокоится и начнет новую жизнь.
Он будет очень осторожен, очень упорен и добьется своего во что бы то ни стало.
Размышляя таким образом, он открыл женскую сумочку, вытащил кошелек; денег в
нем было немного, да и документов она при себе не носила по вечерам, боялась,
что украдут. Это и к лучшему: пока там определят кто да что. Он сунул сумку под
мусор, кошелек прихватил с собой, осторожно размотал шарф и мягкими шагами
пошел к выходу из двора. Выйдя на улицу, он прошел три квартала, потом
остановился под фонарем и тщательно оглядел себя. На кожаной куртке никаких
следов, перчатки в пыли, ничего, скажет, что в гараже запачкался. Его послали
поставить машину, он задержался всего на двадцать пять минут, вполне приличное
время, они всей семьей какой-то боевик по видику смотрят, Ленка и не хватится.
В четверг после обеда Полякова принесла новость.
– Девочки, помните, у нас в медпункте в зубном кабинете
работала Ирина такая? Года два работала, а потом уволилась и в сто тридцать
девятую поликлинику перешла. Так вот, представляете, какой случай, шла она на
дежурство вчера вечером, в десятом часу и напали на нее, ограбили и убили.
– Какая Ирина-то?
– Ну зубной врач, красотка такая, блондинка крашеная,
вечно у нее там мужики ошивались, сразу у всех зубы заболели.
Валя Голубев, который зашел к Надежде по делу и остался
потрепаться, вступил в разговор:
– Ну уж вы скажете, какой нормальный мужчина сможет заинтересоваться
женщиной-стоматологом? Это же извращение, мазохизм какой-то: она тебе зуб
сверлит, а ты ее любишь!
Надежда вспомнила, что да, действительно, была такая Ирина,
и когда у нее, Надежды, как-то заболел зуб, то к этой Ирине было не пробиться,
запись на два месяца вперед, и мужики точно вертелись. Она попыталась вспомнить
внешность Ирины: да вроде бы ничего была, интересная.
– Да, Елистратыч, похоже, ты один у нас тогда устоял, а
остальные мужики все мазохисты. А что случилось-то, Татьяна?
– Так я же говорю: в сто тридцать девятой поликлинике
зубной врач ночью дежурит. Ну, Ирина и шла туда, смена у нее с десяти вечера и
до утра, пока все остальные врачи не придут. И во дворе проходном напал на нее
кто-то и убил. Сумочку украли, а шапку меховую не тронули. И дубленку тоже, и
даже сумку потом нашли, а в ней ключи от квартиры. И главное, денег-то в
кошельке было кот наплакал, всего ничего!
– Это надо же, из-за такой ерунды человека убили! Так
это что, вчера было, а сегодня уже даже мы знаем?
– А тут вот как получилось. Там, в поликлинике, ждут,
ждут – нет дежурного врача. Хорошо, завотделением не ушел, пришлось ему самому
дежурить. Позвонили мужу, а он говорит, что ушла, мол, к десяти на работу. А
когда она и к одиннадцати не появилась, муж заволновался и побежал сам в
поликлинику. Там завотделением ругается, очередь у него сидит. Муж – в милицию,
а там, конечно, его завернули, еще бы, она два часа как пропала, а он уже в
милицию бежит заявлять. Ну, он еще побегал по улицам и домой пошел, а сегодня в
шесть утра дворничиха пошла мусор убирать, там и нашла ее в ужасном виде.
Милиция приехала, и вспомнил дежурный, что муж приходил, так и определили
быстро, кто это. А нам в медпункт из сто тридцать девятой знакомая нашей
Алевтины звонила. Одного я не пойму, зачем она в такую темень через этот
проходной двор пошла? Ведь это надо ума набраться, чтобы женщине одной в десять
вечера по дворам шастать в наше-то время! Шла бы себе по улице, там все-таки
светлее, и народу больше.
Валя Голубев неосмотрительно вмешался:
– А что же муж-то ее не проводил на работу, если дома
был?
На него набросились все, даже Надежда.
– А вот не знаем, вот, значит, какие теперь мужья, вот
как вы о женах заботитесь, нас скоро на улицах среди бела дня убивать начнут, а
вам бы только на диванах лежать да по телевизору свои эротические шоу смотреть!
Валя позорно ретировался. У Надежды на языке вертелся
вопрос, та ли эта Ирина из медпункта, у которой, по слухам, раньше был роман с
Рубцовым. Очень похоже, что она самая и есть, но тогда уж очень жутко все
получается, даже страшно представить, а мысли все лезли и лезли в голову, как
бы выяснить про эту Ирину, но прямо спрашивать нельзя, дойдет до Рубцова, он
насторожится. И поговорить абсолютно не с кем, Сан Саныч запретил ей даже
думать обо всех этих убийствах и никаких разговоров на эту тему не
поддерживает. И вообще, ей кажется, что насчет Володи Тихонова он ей не совсем
поверил, подумал, что она со страху все придумала, а там был несчастный случай.
А если теперь еще про это убийство ему рассказать, да связать его с теми, то он
запросто может ее к Скворцову-Степанову определить. Нет, надо молчать, но как
на сердце тяжело…