– Спасибо, Надюша, милая… – Он вскочил, чуть ли не
бегом добрался до буфета и на сей раз налил себе не в скромную рюмочку, а в
бокал для шампанского. – Прости, но мне позарез нужно выпить, успокоить
нервы после этих двух недель… Я тебя оставлю на пару дней, не возражаешь?
Мирский отправился за билетами, завтра утром мы с ним должны поехать в
Будапешт. Ненадолго, конечно, я рассчитываю за день-два все уладить…
Стоя к ней вполоборота, в продуманно выбранной именно для
сей реплики позе, он прекрасно видел Надино отражение в настенном зеркале. В
первый миг она была прямо-таки ошарашена и не смогла этого скрыть, полагая, что
он не видит ее личика, на котором последовательно сменяли друг друга
растерянность, удивление, непритворная злоба… Потом совладала с собой,
выглядела спокойной и безмятежной, но под этой личиной, Сабинин не сомневался,
кипели все те же эмоции. Слишком неожиданным и поистине сногсшибательным
оказался сюрприз…
– А зачем тебе понадобился Будапешт?
– Господи, я думал, ты и это поняла… Там деньги. Я сам
и не знаю всех подробностей, Вася Мирский лучше объяснил бы, он в банковских
делах дока… В общем, безопаснее и удобнее всего оказалось перевести их в
Будапешт, чтобы осели на счетах именно там. Оферты, проценты, что-то там еще… я
ж говорю, не силен в этих тонкостях. В Будапеште открою счет на свое имя… или
все же ради вящей осторожности ограничусь шифрованным, переведу свою долю… Что
ты улыбаешься?
– Похоже, я и в самом деле стала содержанкой господина
скоробогача… – сказала Надя, уже полностью овладев собой. Подошла к
Сабинину и уселась ему на колени. – Кажется, так должны себя вести дорогие
кокотки? Если неправильно, ты мне подскажи…
Она изо всех сил старалась произвести впечатление веселой
резвушки, спокойной, совершенно ничем не озабоченной…
– Господи, откуда мне знать, как они себя ведут? –
в тон ей сказал Сабинин. – Сроду не имел с ними дела… Надюша, милая, мне
очень приятно именно так вот держать тебя на коленях… но, я тебя прошу, сядь
рядом со мной нормально. Разговор предстоит слишком серьезный.
Она повиновалась, грациозно соскользнула с колен, присела
рядом в смиренной позе благовоспитанной гимназистки. Поскольку и самые лихие
эсеровские боевички – всего лишь женщины со всеми присущими прекрасному полу
свойствами, в ее голосе Сабинин без труда разобрал самое обычное любопытство,
не имевшее отношения к подпольным делам:
– И что за разговор?
– Подполье, революция, бомбы и браунинги – это все
крайне серьезно и захватывающе, спору нет, – сказал Сабинин. – И я
прекрасно понимаю твое стремление быть независимой от общества, пренебрегать
его законами согласно заветам этого твоего Ницше. И все же… Тебе не кажется,
что все это – довольно зряшное предприятие? Только не хватайся за браунинг, я
ничего не утверждаю окончательно, просто размышляю вслух и приглашаю тебя к
тому же… Хорошо, предположим, ваши героические труды увенчаются успехом и ваши
имена в полном соответствии с известными строками Пушкина напишут на обломках
самовластья… А если – нет? Если вам так и не увидеть грядущего торжества… ну, в
ближайшие лет двадцать, я имею в виду, – поспешил уточнить он, видя, как
недобро напряглось ее лицо. – Что, если к грядущему торжеству революции вы
придете старыми, морщинистыми и дряхлыми? Прости меня, милая, но я немного
успел уже тебя узнать. По-моему, тебя обрисованная мною перспектива мало
устраивает. Это понятно, это по-житейски, – кому интересно получить
генеральские лампасы лишь с наступлением дряхлости? Я таких в армии
насмотрелся… Что, если все же не получится добиться своего в молодом еще
возрасте?
– Говори по существу, пожалуйста, – напряженно
попросила она.
– У меня – сто пятьдесят тысяч золотом, – сказал
Сабинин. – Я тебе предлагаю бросить все прежнее и уехать со мной.
– Это что, официальное предложение руки и сердца?
– Если хочешь – да, официальное предложение руки и
сердца.
– Я тронута, милый, – ответила она почти
сразу. – Но должна тебя предупредить: я совершенно не подхожу для
мещанского счастья с беленькими занавесками на окнах, размеренным укладом
жизни…
– А кто говорит, что я тебе именно это
предлагаю? – спросил он. – Мы уедем куда-нибудь в Аргентину, в Южную
Америку. Уклад тамошней жизни еще во многом напоминает романы Эмара и Майна
Рида. Есть места, где можно заработать громадные деньги на каучуке, –
правда, при этом легко и голову сложить. Дикие места – индейцы с отравленными
стрелами, бандиты, зверье… Можно заняться поисками нефти в Северо-Американских
Соединенных Штатах, можно… да мало ли мест, где еще способен показать себя
ловкий авантюрист, сколотить недурное состояние? Кисейная барышня в спутницы
для такой жизни не годится. Зато на тебя можно полагаться – ты и в обморок не
упадешь при виде аллигатора, и в случае чего с пистолетом спину прикроешь… Я
все обдумал и взвесил, мне эта мысль в голову не сегодня пришла…
Она сидела опустив голову, и на ее личике отражалась
усиленная работа мысли. Вот только у Сабинина было сильное подозрение, что ее
раздумья не имеют отношения к сделанному им предложению…
– Мне нужно подумать, Коля, – сказала Надя,
открыто глядя ему в лицо. – То есть, ты не Коля, как выяснилось, но я уже
привыкла к этому имени, и нет смысла что-то менять… Честное слово, мне нужно
подумать, такие дела с кондачка не решаются. Слишком резко ты предлагаешь
изменить жизнь… Ты же сам говорил, что не сегодня это придумал, значит, долго
размышлял, взвешивал?
– Конечно, – кивнул Сабинин.
– Вот видишь… Мне тоже слишком многое предстоит
взвесить.
– Я понимаю и вовсе тебя не тороплю, – сказал
Сабинин. – Время есть, я же не предлагаю тотчас же, взявшись за руки,
бежать на вокзал… Подумай, милая. Если боишься мести… товарищей по борьбе, то я
бы на твоем месте не беспокоился: есть в мире такие уголки, куда даже и они не
доберутся, а если и доберутся – висеть на какой-нибудь пальме.
– Не в том дело… Просто следует подумать.
– Господи, я же не пристаю с ножом к горлу! Вот тебе и
великолепная возможность. Пока я буду ездить в Будапешт и обратно, пройдет пара
дней. По-моему, вполне достаточное время.
– А тебе обязательно нужно ехать тотчас же? –
спросила она елико могла небрежнее.
Сабинин прекрасно чувствовал, что внутренне она напряглась, –
когда столь тесно сближаешься с человеком, поневоле начинаешь его понимать без
слов…
– Думаю, обязательно, – сказал он твердо. –
Чтобы побыстрее со всем этим покончить. – Он смущенно улыбнулся. –
Знаешь, ничего не могу с собой поделать – я ведь несколько месяцев ждал
этого момента, теперь не смогу успокоиться, пока не закончится эта эпопея…
Подумаешь, Будапешт! Это же не путешествие на Северный полюс, а поездка в
комфортабельном вагоне по безукоризненной австрийской чугунке. Если повезет,
вернусь уже послезавтра… Ты что, против? У тебя такое выражение лица, словно…