Возвращение в Панджруд - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Волос cтр.№ 32

— Ах, во времена Пророка, — саркастически протянул купец. — Это откуда же известно?

— Да известно уж, слава Аллаху... такое не спрячешь.

— Во времена Пророка больше было добрых людей? — напирал Бухари. Самозванец примирительно хихикнул, но все же не уступил:

— Гораздо больше.

— С кем же Пророку тогда воевать приходилось?

— Как “с кем воевать”? — переспросил самозванец, снова хихикнув.

— Да вот так: с кем воевать?

— Было с кем воевать! — не сдавался тот. — Я же не говорю, что плохих людей вовсе не было. Плохих людей и тогда хватало. А теперь от них просто спасу нет.

— Спасу нет?

— Ну да.

— А добрых мало?

Шеравкану показалось, что купец слишком уж напирает на этого неудачника. У него самого он тоже не вызывал никакой симпатии, но все же Бухари чрезмерно бычился и вращал глазами, будто хотел напугать. А дела не говорит. Кажется, ему просто пошуметь хочется, погрохотать. А о чем греметь — неважно.

— Мало, — вздохнул самозванец.

— Это еще смотря кого добрым считать, — упрямился Бухари.

— С этим понятно.

— Что понятно?

— Понятно, говорю, кого добрым считать.

— Ему понятно! — саркастически восхитился Бухари, после чего шумно выглохтал новую пиалу вина. — Кого же?

— Того, кто способен куском хлеба поделиться.

— Вот как! — с той же мерой напора и насмешливости пробасил Бухари, готовясь, вероятно, к новому наступлению. — Много ж тогда вокруг нас добрых людей бродит! Если всего куском хлеба!

— Ну да... только этот кусок должен последним быть.

Купец фыркнул.

— Да, — снова вступил в разговор старик хаджи. — Так и есть. Молодой человек правду говорит. Вот, например, под Багдадом есть одна пещера, где похоронено семьдесят святых. Почему они святые? У них была лепешка. Однако каждый уступал другому свое право отломить от нее. И этот хлеб переходил из рук в руки, пока все они не умерли — да благословит их Аллах! Пещеру так и называют — Голодная.

Повисло то, что можно было бы назвать тишиной, если бы не оглушительный грохот сверчков, поставивших своей целью распилить-таки к рассвету подлунный мир на мелкие части.

— Вы были в Багдаде, уважаемый? — поднимая голову, спросил слепец.

— Где я только не был! — хаджи махнул рукой.

Жест определенно показывал, что о его странствиях не стоит и заговаривать: их так много, что устанешь перечислять.

— Говорят, в одной тамошней мечети есть камень, который Али расколол во сне.

— Ну да, — хаджи кивнул. — Есть. Большой такой валун... с баранью тушу примерно. Трещина — в палец. Одни говорят, что Али — да будет доволен им Аллах! — саблей рубанул. Другие — что просто рукой провел.

— Рукой? — уточнил Бухари. — Не саблей, а рукой?

— Шахбаз, дорогой, — мягко сказал Джафар. — Ты не тому удивляешься. Дело не в том, что рукой. А в том, что во сне.

— Вот именно, — подтвердил хаджи. — Учитель правильно говорит: во сне.

Помаргивая, Бухари в немом изумлении перевел взгляд со старика хаджи на Царя поэтов.

— Учитель, как такое может быть? — в конце концов спросил он со сдержанным негодованием в голосе.

— Эта мечеть — шиитская, — пояснил хаджи. — Понимаете?

— При чем тут мечеть! — возмутился купец. — Будь она хоть капищем идолопоклонников! Как человек мог расколоть камень во сне?!

— Уважаемый, — встрял самозванец. — На все воля Аллаха. И потом что же: вы сами никогда снов не видите?

— Сны я вижу! Но те камни, что я колю во сне, во сне и остаются! А когда просыпаюсь, все камни вокруг меня целые!

— Состояние сна внушает человеку большую уверенность, нежели состояние бодрствования, — вздохнул слепой. — И потом, Шахбаз: ты же все-таки не Али.

— Да будет доволен им Аллах, — сказал хаджи, подводя черту.

Недовольно сопя, Бухари наполнил пиалу вином.

— Держите, учитель.

— Поставь.

Они помолчали.

— Скажите, учитель, — несмело начал самозванец, которого, судя по всему, прежде сказанное навело на новые размышления. Шеравкану показалось, что он усмехается с выражением какой-то загадочности. — Как по-вашему, что в человеке самое главное?

Джафар хмыкнул.

— Я вам чужими словами скажу. Спросили об этом одного мудреца. Он ответил: самый большой дар — это природный ум. “А если Господь не наделил человека умом?” Тогда знания, — сказал мудрец. “А если и знаний маловато?” Тогда правдивый язык. “А если и того нет?” Тогда надо молчать, — сказал мудрец. “А если нет сил молчать?” — спросил этот несчастный. Тогда умри! — крикнул мудрец, потеряв терпение.

Самозванец рассмеялся. Потом сказал:

— Я так и думал, что вы этим ответите. Это ведь из...

В эту секунду Бухари бранчливо перебил:

— Нет, а что это значит: умри?

— То и значит, — буркнул Рудаки. — Умри, чтобы не докучать людям бессмысленной болтовней.

Все молчали. Бухари обиженно сопел.

— Ты чего? — спросил Рудаки, когда молчание затянулось. — Это мудрец так сказал, а не я. Слышишь?

Купец буркнул что-то, потом сказал хмуро:

— Да ладно вам... разве я не понимаю?

— Умереть трудно, — вздохнул хаджи. — Как ни страшна жизнь — а все равно тяжело оторваться. Жизнь — будто морская вода: чем больше пьешь, тем сильнее жажда.

Самозванец кинул на угли несколько хворостин. Одна из них скоро зачадила и вспыхнула.

Все смотрели на разгорающееся пламя.

Шеравкан взял пустой кумган и пошел к колодцу.

От ворот обернулся.

Фигуры мудрецов в лунном сиянии казались вылитыми из серебра.

Когда он вернулся, разговор шел о совершенно иных вещах.

Назр буквально трясся от злости. Больше всего его почему-то задело, что между заточенными им братьями и злоумышленниками, пустившимися на мятеж, посредничал какой-то чертов повар из Кухандиза!

— Балами, дорогой! Это что же?! — вопрошал Назр, мечась по шатру. — Против отца письмоводители затевали, а теперь уже и повара в ход пошли?!

Повернули назад — благо что и уйти далеко не успели: поход как начался не в добрый час, так и тянулся ни шатко ни валко, с нескончаемыми непредвиденными задержками — то разлив реки заставлял тащиться лишний десяток фарсахов, то налетали невесть откуда неисчислимые полчища мелких желтых мушек, доводивших до умоисступления лошадей и верблюдов, людей же бросая своими укусами в жестокую трехдневную лихорадку с бредом и видениями; то вот ришта одолела самого эмира, и счастье еще, что дело кончилось, благодаря искусству врача, более или менее благополучно.