Он ринулся вперед – и Олег выстрелил лежа.
Взревев, Охотников схватился за колено, но
чудом устоял. Между пальцев выступила кровь, поплыла по джинсам.
Грушин тоже выстрелил, но пуля прошла мимо.
Охотников отшатнулся от стены и ринулся
вперед, тяжело хромая, – к высокому французскому окну. Но, словно бы
поняв, что бежит не туда, растерянно оглянулся… Опять мелькнуло это жуткое
лицо, сведенное судорогой боли.
Грушин выстрелил еще раз. Пуля прошла у самой
головы Охотникова, заставив его так резко отпрянуть, что он потерял равновесие
и ступил на простреленную ногу.
Страшно закричал, взмахнул руками, пытаясь
хоть за что-то схватиться… И, неуклюже запрокидываясь, начал падать,
проламываясь сквозь стекло, обрушивая на себя осколки, вываливаясь в
сверкающую, ослепительную ночь.
Олег медленно встал. Сильно провел по лицу
ладонью, огляделся растерянно, как внезапно проснувшийся человек. И вдруг, в
два прыжка одолев холл, подскочил, хрустя осколками, к разбитому окну, выглянул
– и стал молча.
Женя тоже поднялась, едва не вскрикнув, –
так болело все тело. Олег обернулся, покачал головой:
– Все. Не ходи сюда. С ним все.
Она сделала шаг, еще… Олег смотрел, как она
идет к нему, – стоял неподвижно, потом, словно не выдержав, протянул руки,
схватил ее за плечи, молча всмотрелся в лицо…
Послышался стон.
Они оглянулись.
Грушин цеплялся за стену, пытаясь удержаться
на ногах.
Олег и Женя бросились к нему, подхватили с
двух сторон, посадили.
– Тихо, Димыч, – сказал Олег. –
Посиди пока, не дергайся.
– Да ладно, все нормально, – слабо
выдохнул Грушин и даже попытался раздернуть губы в улыбке. – Слава богу… Я
боялся, что ты не придешь… в смысле, не найдешь.
– Я же говорил, что знаю Солохину гору, –
тихо сказал Олег.
– Как же ты пронес оружие мимо того крикливого
придурка? – спросил Грушин, и в глазах его мелькнуло что-то вроде
ревности.
– А я не шел через ворота, – пожал
плечами Олег. – Перескочил через стену – всего-то и делов.
– Как это – перескочил? – почти
возмущенно начал Грушин, но тотчас его лицо исказилось от боли, и он
зажмурился.
Женя молча смотрела на него, и наконец Грушин
не выдержал: ресницы задрожали, гримаса боли сменилась жалобной ухмылкой. Не
открывая глаз, он проворчал:
– Ну и что? Ну и что я такого сделал? В конце
концов, я просто… после стольких лет… я не хотел…
– В чем дело? – настороженно спросил
Олег. – Не пойму, он что, не рассказал тебе о нашем плане?
Женя качнула головой.
– Твое счастье, что ты уже ранен,
Грушин, – сказала она. – Лежачего не бьют.
– Не бьют, – поспешно согласился тот,
совсем уж сползая на пол.
Женя схватила Олега за рукав.
– Я должна, я хочу… Пожалуйста…
Сдавленный крик заставил их обернуться.
В узкой двери, держась за косяк, на коленях
стояла Аделаида, глядя на выбитое окно. Глаза ее казались двумя черными
пятнами, веснушки резко проступили на помертвелом лице. Платье было мокрым, с
распатланных волос текло.
Женю пробрал озноб. Так, значит, Охотников
почти успел…
– Где он? – прохрипела Аделаида.
Олег махнул рукой куда-то в сторону.
– Там строили что-то, да? – спросил
негромко.
Аделаида смотрела, словно не слыша, потом
разомкнула спекшиеся губы:
– Артур хотел… бассейн…
– Ах вот оно что! – задумчиво протянул
Олег. – То-то я удивился, что котлован такой глубокий… Он упал вниз
головой на бетонные плиты.
Аделаида покачнулась.
Женя шагнула к ней, Олег метнулся к коляске,
но Аделаида не упала, а даже выпрямилась.
– В кот-ло-ван? – переспросила высоким,
звенящим голосом. – Иван упал… Господи, да что же это? Это рок какой-то!
Погибли, погибли все…
И поползла вниз по косяку, бормоча что-то,
захлебываясь слезами. Упала, молотя кулаками по полу, запрокидывая голову в
мучительных рыданиях, – пытаясь ползти, но не в силах тронуться с места.
«Нет, – обессиленно подумала Женя. –
Все-таки кто-то остался в живых. Хотя Корнюшин сошел с ума, Аделаиду
парализовало. В какой-то степени они тоже умерли, это правда. Как это говорил
Охотников?»
Она отогнала пугающие воспоминания и подошла к
Аделаиде. Та сначала рыдала, билась, потом обмякла, как неживая, с закрытыми
глазами – только губы тряслись да слезы лились безостановочно.
Женя содрала с нее мокрое, вытерла и кое-как
пригладила волосы, надела толстый махровый халат. Олег тем временем осмотрел
повязку Грушина, побродил по дому и вернулся с бутылкой коньяка и двумя
стаканами.
– Греческий. Давай-ка, Димыч, поправься.
– «Арго» небось или «Александр»? –
сварливо пробормотал Грушин. – Ростовского розлива?
– Нет, родной – «Метакса». – Олег налил
во второй стакан. – Выпейте, Аделаида Павловна.
Глюкиада кое-как разлепила мокрые ресницы,
всхлипывая, начала пить мелкими глоточками.
– А мы с тобой, как водится, из
горлышка? – усмехнулся Олег, отхлебнув.
У Жени глаза вдруг заплыли слезами. Она взяла
бутылку и поднесла ко рту, ощущая не сладковатую коньячную горечь, а вкус его
губ.
– Ох… отошло маленько, – послышался
облегченный вздох Грушина.
Лицо Аделаиды тоже порозовело. Она больше не
плакала – только тихо-тихо всхлипывала, сидя в инвалидном кресле, завернутая в
плед чуть ли не с головой.
Грушину тем временем полегчало настолько, что
он смог подняться с пола и переползти на диван. Взял трубку сотового телефона,
валявшуюся на столе, позвонил Артуру, потом в милицию: какой-то неизвестный
человек напал на хозяйку дачи, друзьям, пришедшим ее навестить, тоже досталось,
нападавший погиб, есть раненые.
– Вы согласны с такой версией, Аделаида
Павловна? – спросил осторожно.
Глюкиада молча кивнула.
– Да, это самое лучшее, – сказал
Олег. – Откуда у него оружие взялось, интересно знать? Хотя… Неборсина-то
он из чего-то застрелил!
– А мне интересно знать, почему здесь все
оказались с оружием? – обиженно пробурчал Грушин. – Один я, как
законопослушный дурак…