Его откровенное обожание вмиг залатало наше
потрескавшееся самолюбие. Но вместо того, чтобы проникнуться к Ивану дружескими
или хотя бы покровительственными чувствами, ребята его буквально возненавидели.
В их глазах он был слишком примитивен, поэтому его восхищение не возвышало, а
унижало их. Тем более что он не желал знать своего места и осмелился ухаживать
за Алиной. Даже руку и сердце ей предложил!
Если бы в этой хорошенькой головке была хоть
капля разума, Алина согласилась бы сразу. Она уже имела репутацию безотказной
шлюхи: Хабаровск ведь небольшой город. Судьба предоставила ей шанс для очищения
и счастья, но разве способна она была этим шансом воспользоваться! Где там!
Кстати, насколько мне известно, она по-прежнему не замужем, – заметила
Аделаида как бы в скобках. – Разумеется, она отказала Ивану. Причем
сделала это так гнусно… А может быть, это Игорь все придумал, а то и Сашок, не
знаю точно. Словом, после последнего нашего спектакля Алина пошла с Иваном
гулять, позволила себя поцеловать, а потом завела парня так, что он уже себя не
помнил. Это она умела делать в совершенстве! Алина зазвала его в наш пустой и
темный вагончик и начала раздевать. Внезапно вспыхнул свет – и на полуголого
Ивана, который был уже в полной боевой готовности, уставились суровые судьи. В
компании с бутафорским скелетом там сидели все наши парни, которые не упаковывали
в это время реквизит, как думал легковерный Ванечка, а, затаясь, подстраивали
его позорище.
Женя снова повернулась к фотографии. Странно,
она уже успела привязаться к этим ребятам. Ей нравился Климов, она искренне
жалела Неборсина, погибшего так внезапно и нелепо. А теперь захотелось порвать
фото в клочки, выбросить эти клочки, сжечь и хотя бы так отомстить той банде
юных подлецов!
– Да, вы правы, – уныло вздохнула
Аделаида, словно прочитав ее мысли. – Трудно себе представить что-либо
подобное. Я тоже никак не могла найти обьяснение этой бессмысленной жестокости.
Но, признаюсь честно, сначала это показалось мне просто глупой, глупейшей
шуткой. Я… я здорово смеялась, я почти одобряла ребят: конечно, Ванечка
прелесть, но куда со свиным-то рылом в калашный ряд?! Может быть, я просто
ревновала, что он выбрал Алину, и, ханжески качая головой, в глубине души
злорадно хохотала, представляя, как наш герой без штанов чешет куда глаза
глядят.
То был наш последний вечер в Леприндо. Мы
упаковали вещи, безмятежно поужинали, выпили и разбрелись по постелям: Алина с
Игорем, я – с Сашенькой… Да, представьте себе! – с вызовом вскинула она
голову. – Я никогда не могла долго терзать влюбленного мужчину, к тому же
предпочитала молодежь.
В восемь утра за нами должны были прислать
автобус – везти на станцию. Однако он запоздал, мы едва успели к отправлению,
ужасно злились из-за этого и всю дорогу, все сутки пути до Тынды бухтели и
презирали этот плебейский БАМ. А в Тынде, в горкоме комсомола, получая обратные
билеты до Хабаровска, случайно услышали, какая трагедия произошла в ночь нашего
отъезда. Парочка гуляла при луне – ночи там ясные, звонкие, студеные! – и
увидела «уазик», который с безумной скоростью летел не по дороге, а по мари. И
вдруг исчез, будто провалился сквозь землю. Так оно и было. Весной в вечной
мерзлоте на болотах оживают такие «линзы» – пустоты, провалы. Они разные
бывают: иная только колесо у машины вывернет, а в другую бульдозер осядет!
Однако ходили слухи об огромных «линзах», куда автомобиль может влететь с
ручками и ножками. Вот «уазик» и влетел. А знаете, кто был за рулем?
Женя медленно покачала головой:
– Неужели Иван?
– Конечно! – ожесточенно подтвердила
Аделаида. – Кому же еще там быть!
– Он погиб?
– Погиб. Там же болотина кругом – в «линзах» копится
вода. Под тяжестью льда продавилась кабина, потом хлынула черная, зловонная
жижа…
Она зябко обхватила плечи.
– Я это представляла бессчетное количество
раз. Та смерть, которая успела оскалиться ему в лицо, была не очень-то похожа
на нашего дрессированного скелетика! Я почему-то думаю, что за те недолгие
минуты, пока Иван еще оставался жив, он возненавидел нас еще сильнее. Мы… мы
все поломали в нем. Испоганили любовь, но главное – в этой чистой душе мы
нарушили некое глубинное равновесие, которое устанавливает сама природа:
радость жизни должна уравновешиваться страхом смерти. Думаю, он вряд ли
соображал, что делает, когда свернул с дороги на промерзшее болото. Жизни в эти
минуты он наверняка не радовался – какая уж тут радость! И смерти не страшился
– может быть, даже мечтал о ней. Вот она и пришла.
Аделаида нервно стиснула руки, наклонила
голову.
– Понимаете, если бы он погиб сразу… но нет, я
думаю, прошло несколько бесконечно страшных минут. В такие моменты человек не
может думать: ну вот, наконец-то, я ждал смерть – и она пришла, какое счастье.
Наверное, содрогается даже древний старец, даже мудрейший из мудрецов, фаталист
из фаталистов! А Ванечке было восемнадцать, девятнадцать. И все чувства,
которые только что раздирали его сердце, вдруг отступили, разлетелись в прах
перед одним всепоглощающим ощущением – ужасом умирающего существа. Мы опять
обманули его! Оказывается, умирать вовсе не легко, не весело, не лихо. Умирать
– невыносимо, и смерть – не забава, не игра. О боже, могу представить, как он
проклинал нас. Думаю, его проклятие дошло туда, где всем воздают по
справедливости! И знаете что?
Аделаида вскинула голову, и Женю дрожь
пробрала при виде мертвенной бледности, залившей ее лицо.
– Я почти не сомневаюсь: Иван успел, успел
услышать обещание, что его проклятие сбудется!
– Ну… – слабо отмахнулась Женя, едва совладав
с голосом, – это уж совсем какое-то… что-то… ну, я не знаю!
– А я знаю, – почти спокойно,
обреченно-спокойно откликнулась Аделаида. – Я знаю! Потому что оно уже
сбывается.
* * *
«Во всех религиях существует понятие о Судном
дне, которого никто не сможет миновать. Но если христианская вера допускает
прощение грехов, то остальные религии это отвергают, ибо в них не существует
веры во всемогущую карму: то есть что ты заслужил во время своей жизни, то и
получишь после нее».
Из дневника убийцы
* * *
Женя услышала междугородный звонок еще на
лестнице, и ноги сами понеслись бегом. Рванула дверь в приемную:
– Это мне? Это меня?! – но Эмма уже
положила трубку.
– Кто звонил? – тяжело выдохнула Женя.
Не говоря ни слова, Эмма встала и, приобняв
подругу за талию, подтолкнула к зеркалу.
Да… вид еще тот! Глаза горят, волосы
всклокочены, про помаду и думать забыто, а джинсовый сарафан скоро прирастет к
телу, как вторая кожа.