Но мне нравились и более меланхоличные проявления жизни.
Меня гипнотизировал вид смертных, суетливо запирающих магазины и спешащих
навстречу ветру с полными сумками продуктов, вид загорающихся фонарей, ярких и
почти веселых на фоне сгущающегося мрака.
Сумерек не будет, понял я. Как грустно! Но вампиром я часто
созерцал сумерки. Что же мне жаловаться? Тем не менее на одну секунду я
пожалел, что провожу это бесценное время в пасти свирепой зимы. Но по
непонятным мне самому причинам я хотел именно этого. Зима, суровая, как зимы
моего детства. Как зима в Париже, когда Магнус понес меня в свое логово. Я был
удовлетворен. Я был доволен.
Добравшись до агентства, даже я уже понимал, что жар и
простуда меня доконали и придется искать жилье и пищу. К своей большой радости,
я обнаружил, что деньги прибыли. Для меня отпечатали новую кредитную карточку
на имя Лайонела Поттера – один из моих парижских псевдонимов – и подготовили полный
бумажник дорожных чеков. Я рассовал все это по карманам и на глазах
потрясенного клерка сунул туда же и тридцать тысяч долларов.
– Вас непременно кто-нибудь ограбит! – прошептал он,
перегибаясь через стойку.
Я с трудом воспринимал его слова о том, что нужно побыстрее
отнести деньги в банк, пока он не закрылся. А потом пойти в больницу, успеть до
метели. Сейчас у многих грипп, такое впечатление, что каждую зиму чуть ли не
эпидемия начинается.
Чтобы облегчить себе жизнь, я со всем согласился, но не имел
ни малейшего намерения провести оставшиеся часы смертной жизни в лапах врачей.
К тому же этот шаг был излишним. Все, что мне нужно, решил я, – это
горячая пища, горячее питье, мягкая гостиничная постель и покой. Тогда я смогу
вернуть Джеймсу тело в сносном состоянии и благополучно перескочить в
собственную оболочку.
Но прежде всего надо переодеться. Было только четверть
четвертого, у меня оставалось еще почти двенадцать часов, и я ни минутой дольше
не собирался терпеть эти грязные, жалкие тряпки!
Я оказался у большого изысканного торгового центра
Джорджтауна как раз в момент закрытия – люди спешили домой, чтобы не попасть в
метель, но мне удалось уговорить служащих пропустить меня в отдел дорогой
одежды, где я на глазах нетерпеливого клерка набрал целую кучу всевозможных
вещей, которые могли мне понадобиться. Когда я передавал ему пластиковую
карточку, на меня нахлынула волна головокружения. Меня позабавило то, что он
внезапно забыл о своем нетерпении и принялся предлагать мне разнообразные шарфы
и галстуки. Я с трудом понимал, о чем он говорит. Ладно, заверните. Все это мы
отдадим мистеру Джеймсу завтра, в три часа пополуночи. Мистер Джеймс любит
получать вещи даром. Конечно, еще один свитер, да, и шарф – почему бы и нет?
Ухитрившись сбежать от него с тяжелым грузом блестящих
коробок и мешков, я испытал новый приступ головокружения. Вокруг меня
разверзлась чернота, я вполне мог упасть и потерять сознание. Мне на помощь
пришла приятная молодая женщина:
– У вас такой вид, точно вы сейчас упадете в обморок!
Теперь я чрезмерно вспотел, и даже в теплом торговом центре
мне было холодно.
– Мне нужно только такси, – объяснил я ей.
Но найти его было невозможно. Толпа на Эм-стрит изрядно
поредела, и снова начался снегопад.
В нескольких кварталах отсюда я приметил красивый кирпичный
отель, носящий очаровательное романтическое название «Четыре времени года». К
этой цели я и направился, помахав на прощанье прекрасному доброму юному
созданию и нагнув голову, чтобы защититься от злобного ветра. «В “Четырех
временах года” мне будет тепло и покойно, – весело думал я, с
удовольствием произнося про себя это исполненное смысла название. – Я
смогу там пообедать, и мне не придется возвращаться в жуткий дом, пока не
подойдет час обмена».
Дойдя до вестибюля гостиницы, я нашел ее более чем
удовлетворительной и выложил круглую сумму в залог того, что в течение моего
проживания Моджо будет вести себя столь же аккуратно и воспитанно, как и я сам.
Апартаменты оказались роскошными, окна выходили на Потомак, бледный ковер
простирался до горизонта, ванная подошла бы и для римского императора, в
красивых деревянных шкафчиках прятались телевизоры, холодильники и великое
множество прочих приспособлений для удобства клиентов.
Я немедленно заказал для нас с Моджо настоящий пир, потом
открыл маленький бар, набитый сластями, разного рода вкусностями и спиртными
напитками, и налил себе лучшего шотландского виски. Ну и гадость. Черт, как
только Дэвид его пьет? Шоколадка оказалась получше. Черт возьми, настоящая
фантастика! Я проглотил ее целиком, потом перезвонил в ресторан и добавил к
своему заказу все шоколадные десерты, которые значились в меню.
Дэвид, нужно позвонить Дэвиду, подумал я. Но выбраться из
кресла и дойти до телефона, стоящего на столе, представлялось мне абсолютно
невозможным. И мне столько нужно было обдумать. К черту неудобства, это был
неплохой эксперимент! Я уже почти привык к этим огромным рукам, болтающимся на
дюйм ниже положенного, к пористой смуглой коже. Только не засыпать! Не терять
вре…
Я очнулся от звонка! Я заснул! Прошло добрых полчаса
смертного времени. Я с трудом поднялся на ноги, словно с каждым движением
поднимал кирпичи, и каким-то образом умудрился открыть дверь горничной –
привлекательной немолодой женщине со светло-золотистыми волосами, которая
вкатила в гостиную моего номера покрытый скатертью столик, уставленный яствами.
Стейк я отдал Моджо, предварительно расстелив перед ним в
качестве скатерти полотенце из ванной, и он принялся жадно жевать, опустившись
для этого на пол, как делают только очень большие собаки, и из-за этого стал
выглядеть настоящим чудовищем, похожим на льва, лениво обгладывающего
христианина, беспомощно пригвожденного к земле могучими лапами.
Я сразу же выпил горячий суп, не особенно прочувствовав его
вкус, однако при такой кошмарной простуде ничего другого не следовало и
ожидать. Вино оказалось чудесным, намного вкуснее, чем заурядное пойло, что я
пил вчера ночью, хотя в сравнении с кровью вкус его был весьма ненасыщенным. Я
осушил два бокала и готовился проглотить «пасту», как они выражались, когда
поднял глаза и осознал, что капризная горничная еще не ушла.
– Вы больны, – сказала она, – совсем больны.
– Чепуха, ma chére, – ответил я, – у меня
простуда, смертная простуда, ни больше, ни меньше. – Я сунул руку в карман
рубашки в поисках пачки денег, протянул ей несколько двадцаток и велел уходить.
Она медлила.
– Вы сильно кашляете, – сказала она. – Похоже, вы
совсем заболели. Вы долго пробыли на улице, да?
Я уставился на нее, сраженный ее заботливостью, и понял, что
мне угрожает серьезная опасность залиться глупыми слезами. Я хотел предупредить
ее, что я – чудовище, что это тело ворованное. Какая же она ласковая, она явно
привыкла проявлять доброту.