Прага - читать онлайн книгу. Автор: Артур Филлипс cтр.№ 73

Марк рассказывает Неду о сложностях вражды и противоречивых союзах между Густавом Неаппетитным, Отто Ларингианским и Лайошем Грубияном («Вам, наверное, известна эта знаменитая цитата: „Власть — это чудесно, а абсолютная власть — абсолютно чудесна“»), но Чарлз прихлебывает из стакана и рассматривает Джона с тем же веселым любопытством.

— Что? — спрашивает Джон, но Чарлз молчит, полуулыбка появляется и исчезает с его лица.

Возвращается Скотт, и Чарлз говорит:

— Здесь сейчас была Мария.

— Искала тебя, — добавляет Джон.

Скотт отправляется на поиски Марии.

— Что?! — повторяет Джон громче, но видит, что Чарлзов смех не идет на убыль. Джон уходит к бару.

Позже Джон возвращается к столу, Неда сменил какой-то высокий длинноволосый детина в джинсах, джинсовой рубашке и джинсовой куртке.

— Я на твой место? — спрашивает он со славянским акцентом, но с места не двигается, и что-то в его тоне ясно указывает, что никакой готовности к этому он не выразит. Он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, и скручивает сигарету на столе. — Ты американец, как эти два?

Он мотает головой в сторону Чарлза и Марка, который бормочет: «Канадец».

— Бранко из Югославии, — бодро говорит Чарлз. — Он захотел присесть. Он классный.

— Из Сербии, — поправляет длинноволосый с суровым лицом.

— Какая разница? — спрашивает Джон, наполовину смеясь.

— Разница? Разница Черногория, Босния, Хорватия, Словения, Македония, — отвечает Бранко с омерзением, лижет и заклеивает папиросную бумагу и хлопает по джинсовой куртке в поисках зажигалки. — Большая, на хер, разница.

— Да ладно, — говорит Джон, не замечая Марковой тревоги и Чарлзова нетерпеливого внимания. — Не говори мне, что хотя бы можешь их различить. Вы, ребята, все на вид одинаковые. Поживи для сравнения где-нибудь, где есть настоящие расовые проблемы, скажем, в Нью-Йорке, где сразу видно, кто есть кто.

— Я серб! Я — серб! — Бранко рывком вскакивает и склоняется через стол, так что своим носом почти касается Джонова, и бьет себя кулаком в грудь. — Я — серб! — В углах рта у него пузырится слюна. — Я — СЕРБ!

— Восхитительно доходчиво, — выдавливает Джон и снова ныряет в людское море.

Он проталкивается к лестнице, ориентируясь на звук. Узким задымленным проходом, наступая на ноги и отводя чужие локти от своих глаз, Джон спускается в кишение и стенания «Жопы-кассы». В стороне он видит целующихся Скотта и Марию. Скотт показывает на потолок, корчит сердитую рожу и что-то говорит Марии, но тут она его щекочет, и он смеется. Джон втискивается в массу танцующих, выискивая Эмили и Брайона, не зная еще, как ему ненавязчиво их разделить.

Получая толчки и тычки, уворачиваясь от взметающихся рук и ног и мотающихся голов, пихая в ответ пихающих его, проклиная глупость Эмили, ушедшей с Брайоном, словно тот не был самым неприемлемым партнером в истории взаимоотношений полов, Джон слышит, как женский голос вроде бы произносит его имя. Высматривая знакомое лицо, он проталкивается к стене, его снова окликают и затаскивают в одну из стенных ниш. Она совершенно лысая, но Джон находит ее прекрасной. Тонкие выгнутые брови подсказывают, что волосы у нее были бы черными.

— Ты Джон Прайс.

Она пытается перекричать музыку. Американка. Джону остается только согласиться, что он Джон Прайс. Она смеется его смущенной улыбке и бесстыдному разглядыванию ее черепа.

— Давай! — кричит она и кладет его руку себе на макушку. — Немножко колется, потому что я с прошлого вечера не брила. Я Ники М. Я делаю для газеты фотографии. Я тебя видела там пару раз. Мне понравилась твоя вещица про морпехов. Очень благородно. Или дурашливо-благородно. Что бы ты там ни делал.

Джон вспоминает имя, напечатанное мелким шрифтом сверху вниз сбоку на газетных фотографиях новых ресторанов, музыкальных групп и покидающих Венгрию советских танков: инициал «Н», потом что-то на «М», что-то иностранное и щедрое на слоги, инкрустированное необычными согласными.

— Я видел твои фотографии. — Вопя, он каждый раз наклоняется к ней. — Всегда думал, что ты мужчина.

— Спасибо.

— Напомни, что такое «М»?

— Да забудь. Польская фамилия. Ты всю ночь будешь спрашивать, как она, проклятая, произносится, когда мы могли бы поговорить о чем-нибудь поинтереснее. Просто Ники М. Эй, а ты какого роста? Сколько, где-то пять и десять?

Ники тащит Джона из ниши обратно в толпу. Разговор, до тех пор напряженный, оказывается вовсе невозможен, и они танцуют, пока обоих не прошибает обильный пот. Ники выдергивает край черной маечки из камуфляжных брюк и обмахивает живот. В танце Ники смотрит Джону в глаза дольше, чем он может выдержать, и он то и дело находит повод отвести взгляд: вытирает пот со лба, глядит в пол, показывает на кого-нибудь, кто смешно танцует, или в танце поворачивается к ней спиной. Но она всегда готова снова смотреть ему в глаза. Она что-то кричит, он не может разобрать.

— Что?

— А ты весь в сексе, правда? — снова кричит она — утверждая, не спрашивая.

— Что это значит?

— Просто кое-что про тебя. Просто ты настолько весь в сексе.

— Нет, нет, — орет Джон. — Мне интересны разные вещи, например — ну, разные вещи. — Джон изображает озадаченность. — Ну, может, ты права. О как! Допустим, я весь в сексе.

Ники не смеется его клоунаде, а поднимает брови, кивает — мол, понял? — и наконец отводит глаза, поворачивается и танцует, прижавшись к Джону спиной и сплетая свои пальцы с его.

На воздухе он садится на ступеньку и забывает про Эмили, пьет и болтает с Ники. Она каждый день бреет голову унаследованной от деда опасной бритвой с ручкой из слоновой кости. Бритву она правит на кожаном ремне со своими инициалами и выжженным черным профилем Фриды Кало. [60] Маленькое жалованье в «БудапешТелеграф» она тратит на свою «настоящую жизнь» — она фотограф и художница. Через две недели она участвует в коллективной выставке в фойе/галерее кинотеатра «Рацца», пусть он приходит, ей правда хочется, чтобы он пришел.

Они снова на диванчике. Купили еще выпивки. Чарлз все старается угодить Нелу. Наконец составитель гида собирается идти и рассыпается в благодарностях.

— И передайте тому светлому парню, что мне очень жаль, если я его чем-то обидел, — говорит он Джону, и того вдруг берет ужас за Неда из-за вранья, которое парень увозит в своем рюкзачке. Джон думает, не остановить ли Неда — не сказать ли, что они его обманули. Но тут возвращаются Эмили с Брайоном и Марк, бледный и потный, чем-то огорченный, и Джон воображает толпы туристов, которые будут звонить Скотту в дверь, чтобы посмотреть зубы Гитлера, и ему сразу легчает.