– Ну, так я тебе помогу их подыскать. – Она слегка
подогнала коня, чтобы взглянуть на купца сбоку. – Потому что у меня-то
слов достаточно. Я чувствую себя польщенной. В любом другом случае – кто знает?
Если б это был кто-нибудь другой, о! Но ты, Хотспорн, ты вообще мне не
нравишься. Ничего, ну совсем, понимаешь ли, ничто меня в тебе не привлекает. И
даже, я бы сказала, наоборот – все меня от тебя отталкивает. Ты должен понять,
что в такой ситуации половой акт был бы актом, противным натуре.
Хотспорн рассмеялся, тоже подогнав коня. Вороная кобыла
заплясала на просеке, красиво поднимая изящную голову. Цири завертелась в
седле, борясь со странным чувством, которое вдруг ожило в ней, ожило где-то
глубоко, в самом низу живота, но быстро и отчаянно рвалось наружу, на
раздражаемую одеждой кожу. «Я сказала ему правду, – подумала она. –
Он мне не нравится, черт побери, а нравится мне его лошадь, его вороная кобыла.
Не он, а лошадь… Что за кретинизм! Нет, нет и нет! Даже если б и не Мистле,
было б смешно и глупо поддаться ему только потому, что меня возбуждает вид
пляшущей на просеке вороной кобылы».
Хотспорн позволил ей подъехать, глядя ей в глаза и странно
улыбаясь. Потом снова дернул поводья, заставил кобылу перебирать ногами,
вертеться и делать балетные па вбок. «Знает, – подумала Цири, – знает,
пройда, что я чувствую. Чертовщина! Да я просто-напросто любопытная!»
– Сосновые иголки, – мягко бросил Хотспорн,
подъезжая очень близко и протягивая руку, – запутались у тебя в волосах. Я
выну, если позволишь. Добавлю, что жест исключительно результат моей
галантности, а не извращенного желания.
Прикосновение – ее это совсем не удивило – было ей приятно.
Она еще далеко не решила, но на всякий случай подсчитала дни от последней
менструации. Этому ее научила Йеннифэр – считать заранее, а не на горячую голову,
потому что потом, когда становится жарко, возникает странное нежелание
заниматься расчетами и думать о возможных последствиях.
Хотспорн глядел ей в глаза и улыбался, будто точно знал, что
подсчет вышел в его пользу. «Будь он еще не такой старый, – вздохнула
украдкой Цири. – Но ведь ему, пожалуй, под тридцать».
– Турмалин. – Пальцы Хотспорна нежно коснулись ее
уха и серьги. – Красивые, но всего лишь турмалины. С удовольствием подарил
бы тебе и вдел изумруды. Они много зеленее, а значит, больше соответствуют
твоей красоте и цвету глаз.
– Знай, – процедила она, нагло глядя на
него, – что, если твоя возьмет, я потребую изумруды вперед. Потому как ты
ведь не только лошадей трактуешь потребительски, Хотспорн. Утром, после
упоительной ночи, ты решишь, что вспоминать мое имя – дело слишком
претенциозное. Собачка Дружок, киска Мурка и девочка Марыська!
– Ну, гордыня! – неестественно рассмеялся
он. – Ты можешь заморозить самое горячее желание, Снежная Королева.
– Я прошла хорошую школу.
Туман немного рассеялся, но по-прежнему было грустно и
тоскливо. И сонно. Сонливость была грубо прервана криками и топотом. Из-за
дубов, мимо которых они в этот момент проезжали, вырвались конники.
Цири и Хотспорн действовали так быстро и так слаженно,
словно тренировались не одну неделю. Развернули лошадей, пошли с места в
карьер, прижимаясь к гривам, подгоняя лошадей криком и ударами пяток. Над их
головами зафурчали перья стрел, поднялся крик, звон, топот.
– В лес! – крикнул Хотспорн. – Сворачивай в
лес! В чащобу!
Они помчались, не снижая скорости. Цири еще крепче прижалась
к конской шее, чтобы хлещущие по плечам ветки не скинули ее с седла. Она
увидела, как арбалетный бельт отстрелил щепу от ствола ольхи. Криком подогнала
лошадь, в любой момент ожидая удара стрелы в спину. Ехавший первым Хотспорн
вдруг странно охнул.
Они перескочили через глубокую рытвину, сломя голову съехали
по обрыву в тернистую чащу. И тут вдруг Хотспорн сполз с седла и рухнул в
клюкву. Вороная кобыла заржала, взвизгнула, мотнула хвостом и помчалась дальше.
Цири, не раздумывая, соскочила, хлопнула свою лошадь по крупу. Та последовала
за вороной, Цири помогла Хотспорну подняться, и оба нырнули в кустарник, в
ольховник, перевернулись, скатились по склону и свалились в высокие папоротники
на дне яра. Мох смягчил падение.
Сверху по обрыву били копыта погони – к счастью, идущей по
высокому лесу за убегающими лошадьми. Их исчезновение в папоротниках, казалось,
не заметили.
– Кто такие? – прошипела Цири, выкарабкиваясь
из-под Хотспорна и вытряхивая из волос помятые сыроежки. – Люди префекта?
Варнхагены?
– Обычные бандиты… – Хотспорн выплюнул
листок. – Грабители…
– Предложи им амнистию, – скрипнула песком на
зубах Цири. – Пообещай им…
– Помолчи. Еще услышат, чего доброго.
– Эге-гей! Ого-го! Зде-е-еся! – долетало
сверху. – Слева заходи! Сле-е-ева!
– Хотспорн?
– Что?
– У тебя кровь на спине.
– Знаю, – ответил он холодно, вытягивая из-за
пазухи сверток полотна и поворачиваясь к ней боком. – Затолкай мне под
рубашку. На высоте левой лопатки…
– Куда ты получил? Не вижу стрелы…
– Это был арбалет… Железный бельт… скорее всего
обрубленный подковный гвоздь. Оставь, не трогай. Это рядом с позвоночником…
– Дьявольщина! Что же делать?
– Вести себя тихо. Они возвращаются.
Застучали копыта, кто-то пронзительно свистнул. Кто-то
верещал, призывал, приказывал кому-то возвращаться. Цири прислушалась.
– Уезжают, – проворчала она. – Отказались от
погони. И коней не поймали.
– Это хорошо.
– Мы их тоже не поймаем. Идти сможешь?
– Не придется, – усмехнулся он, показывая ей
застегнутый на запястье довольно пошло выглядевший браслет. – Я купил эту
безделушку вместе с лошадью. Она магическая. Кобыла носила ее со стригункового
возраста. Если потереть, вот таким макаром, – все равно что ее позвать.
Она словно слышит мой голос. Прибежит. Не сразу, но прибежит наверняка. А если
немного повезет, то и твоя пегашка прибежит вместе с ней.
– А если немного не повезет? Уедешь один?