– Для этого необходима гигантская сила, –
вздохнула Мистле. – И могучая магия…
– И это тоже возможно. – Цири облизнула
губы. – Магия тоже… Могу отыскать… Все, что я когда-то утратила, может ко
мне вернуться… Клянусь, ты удивишься, когда мы встретимся снова.
Мистле отвернулась, долго смотрела на розово-голубые облака,
которые рассвет уже вырисовал над восточным краем мира.
– Верно, – сказала она тихо. – Я буду очень
удивлена, если мы еще когда-нибудь встретимся. Если еще когда-нибудь я увижу
тебя, малышка. Ну – поезжай. Не будем тянуть…
– Жди меня. – Цири шмыгнула носом. – И не дай
себя убить. Подумай об амнистии, о которой говорил Хотспорн. Даже если Гиселер
и другие не захотят… Ты все равно подумай, Мистле. Это, может быть, позволит
тебе выжить. Потому что я вернусь за тобой. Клянусь.
– Поцелуй меня.
Светало. Ярчало. Усиливался холод.
– Я люблю тебя, Свиристелька моя.
– Я люблю тебя, Соколушка моя. Ну – поезжай.
– Конечно, она не верила мне. Думала, что я струсила и
погналась за Хотспорном, чтобы искать спасения, умолять об амнистии, которой он
так нас соблазнял. Откуда ей было знать, какие чувства овладели мной, когда я
слушала трёп Хотспорна о Цинтре, о моей бабушке Калантэ… И о том, что «какая-то
Цирилла» станет женой императора Нильфгаарда. Того самого императора, который
убил бабушку Калантэ, а за мной послал черного рыцаря с пером на шлеме. Я
рассказывала тебе, помнишь? На острове Танедд, когда он протянул ко мне руку, я
устроила ему кровопускание. Надо было его тогда убить… Но я почему-то не
смогла… Глупая была. Впрочем, кто знает, может, он там, на Танедде, изошел
кровью и подох… Что ты так на меня смотришь?
– Рассказывай. Расскажи, как поехала за Хотспорном,
чтобы восстановить право на наследство. Отыскать то, что тебе принадлежало по…
закону.
– Ты напрасно язвишь, напрасно ехидничаешь. Да, я знаю,
это было глупо, теперь-то я вижу, а вот тогда… Я гораздо умнее была в Каэр
Морхене и в храме Мелитэле, там я знала, что все ушедшее не может вернуться,
что я больше уже не княжна Цинтры, а что-то совершенно другое, что никакого
наследства у меня уже нет, все потеряно, тут уж никуда не денешься, надо
смириться. Мне объяснили это умно и спокойно, и я это приняла. Тоже спокойно. И
вдруг все стало возвращаться. Сначала, когда мне в глаза пытались пустить пыль,
проорав титул той касадеевой баронессы… Мне всегда было плевать на такие штуки,
а тут я вдруг взбеленилась, задрала нос и еще громче заорала, что-де мой титул
повыше ейного и мой род гораздо знатнее. И с той поры это не выходило у меня из
головы. Я чувствовала, как во мне нарастает злость. Ты понимаешь, Высогота?
– Понимаю.
– А слова Хотспорна переполнили чашу. Я чуть не лопнула
от ярости… Мне раньше столько болтали о предназначении… А тут, понимаешь,
получается, что моим предназначением воспользуется кто-то другой, да к тому же
благодаря мерзостному шарлатанству. Кто-то выдал себя за меня, за Цири из
Цинтры, и получит все, будет купаться в роскоши. Нет, я не могла думать ни о
чем другом… Я вдруг как-то сразу поняла, что недоедаю, мерзну, засыпая под
открытым небом, что вынуждена мыть интимные места в ледяных ручьях… Я! У
которой ванна должна быть из золота, вода благоухать нардом и розами, полотенца
– теплыми, постель чистой! Ты понимаешь, Высогота?!
– Понимаю.
– Я уже готова была поехать в ближайшую префектуру, в
ближайший форт, к тем самым черным нильфгаардцам, которых так боялась и которых
так ненавидела… Я была готова сказать: «Это я – Цири, вы, нильфгаардские
тупицы, не ее, а меня должен взять в жены ваш глупый император. Вашему
императору подсунули какую-то бессовестную авантюристку, а этот ваш кретин не
почуял мошенничества». Я была в такой ярости, что так бы и поступила, если б
подвернулся случай. Не раздумывая, понимаешь, Высогота?
– Понимаю.
– К счастью, я охолонула.
– К великому твоему счастью, – серьезно кивнул
он. – У проблемы императорской женитьбы все признаки государственной
аферы, борьбы партий или фракций. Если б ты раскрылась, подпортив планы
каким-то влиятельным силам, то не избежала бы кинжала или яда.
– Я тоже это поняла. И забыла. Намертво забыла.
Признать, кто я такая, означало смерть. Я могла не раз убедиться в этом. Но не
будем забегать вперед.
Они какое-то время молчали, занимаясь шкурками. Несколько
дней назад улов оказался довольно богатым, в ловушки и капканы попало множество
ондатр и нутрий, две выдры и один бобер. Так что работы хватало.
– И ты догнала Хотспорна? – наконец спросил
Высогота.
– Догнала. – Цири отерла лоб рукавом. – Очень
даже быстро, потому что он не шибко-то спешил. И совсем не удивился, увидев
меня!
– Мазель Фалька! – Хотспорн натянул поводья,
танцуючи развернул вороную кобылу. – Какая приятная неожиданность! Хотя,
признаться, не столь большая. Я ожидал, не скрою, ожидал. Знал, что вы сделаете
выбор. Мудрый выбор. Я заметил вспышку интеллекта в ваших прекрасных и полных
прелести глазах.
Цири подъехала ближе, так, что они почти соприкоснулись стременами.
Потом протяжно отхаркнулась, наклонилась и сплюнула на песок дороги. Она
научилась плевать таким манером, отвратительным, но эффективным, когда надо
было остудить пыл предполагаемого обольстителя.
– Понимаю, – слегка улыбнулся Хотспорн, – вы
хотите воспользоваться амнистией?
– Ты плохо понимаешь.
– Тогда чему же следует приписать радость, доставляемую
мне лицезрением прелестного личика мазели?
– А надо, чтобы было чему? – фыркнула она. –
Ты на станции болтал, будто любишь компанию в дороге?
– Неизменно, – шире улыбнулся он. – Но если
дело не в амнистии, то не уверен, что нам по пути. Мы находимся, как видите, на
пересечении дорог. Четыре стороны света. Выбор… Символика, как в хорошо
знакомой легенде. На восток пойдешь, не вернешься. На запад пойдешь, не
вернешься… На север… Хм-м-м… К северу от этого столба – амнистия.
– Не морочь мне голову своей амнистией.
– Как прикажете. Тогда куда же, если дозволено будет
спросить, дорожка ведет? Которая из дорог символического перекрестка? Мэтр
Альмавера, искусник иглы, погнал своих мулов на запад, к городку Фано.
Восточный тракт ведет к поселку Ревность, но я определенно не советовал бы
выбирать этот путь…
– Река Ярра, – медленно проговорила Цири, – о
которой шла речь на станции, – это нильфгаардское название реки Яруги,
верно?