— Понимаю, — кивнул головой Смил Пульпан, — но не делай,
брат, этого никогда больше. Потому что другие могут не понять.
Пламя с ревом пробилось сквозь крышу церкви. Стропила и
балки рухнули внутрь, в огонь. Через мгновение начали разваливаться и рушиться
стены. В небо взвился сноп искр и дыма. Черные хлопья кружили над огнем словно
вороны над полем боя.
Церковь Святой Анны разрушилась полностью. В море огня
чернела только арка портала. Словно врата ада.
Всадник, влетевший на площадь, остановил покрытого пеной
коня перед гейтманами сирот: Яном Краловцом, Прокоупеком, Колдой из Жампаха,
Йирой из Жечицы, Браздой из Клинштейна и Матеем Салавой из Липы.
— Брат Ян! Брат Прокоп развернулся от Олавы, идет через
Стжелин на Рыхбах. Требует, чтобы вы незамедлительно шли туда!
— Слышали? — Краловец повернулся к своему штабу. — Табор
зовет.
— Замок, — напомнил Прокоупек, — все еще сопротивляется.
— Его счастье. Командиры, к подразделениям! Грузить трофеи
на телеги, сгонять коров! Марш! Идем на Рыхбах, братья! На Рыхбах!
— Привет, братья! Привет, Табор!
— С Богом, желаем здоровья, братья! Привет, сироты!
Приветственным крикам не было конца, радость встречи и
эйфория охватили всех. Вскоре Ян Краловец из Градка пожимал руку Прокопа
Голого. Прокоупек расцеловывал кудлатые щеки Маркольта, Ян Змрзлик из Свойшина
колотил по железным наплечникам Матея Салаву из Липы, а Ярослав из Буковины
стонал в могучем объятии Яна Колды из Жампаха. Урбан Горн обнимал Рейневана.
Жехорс — Дроссельбарта. Цепники и стрелки сирот здоровались с табористскими
копейщиками, сланские судличники и нимбургские топорники обнимали хрудимских
арбалетчиков. Здоровались возницы боевых телег, при этом чудовищно, по присущей
им привычке, ругаясь.
Ветер рвал развевающиеся хоругви — рядом с Veritas vincit
[251]
, хостией и терновой короной Табора плескался Пеликан сирот,
роняющий капли крови в золотую Чашу. Божьи воины ликовали, кидали кверху шапки
и шлемы.
И все это происходило на фоне полыхающего и извергающего
клубы черного дыма города Рыхбах, подожженного таборитами и уже раньше покинутого
охваченными паникой жителями.
Прокоп, все еще державший руку на плече Яна Краловца, с
довольной улыбкой смотрел на выстраивающуюся армию, насчитывающую теперь свыше
тысячи конников, больше десяти тысяч пехоты и трех сотен нашпигованных
артиллерией боевых телег. Он знал, что во всей Силезии нет никого, кто мог бы в
поле противостоять этой силе. Силезцам оставались только стены городов. Либо —
как жителям Рыхбаха — бегство в леса.
— Отправляемся! — крикнул он гейтманам. — Строиться к
походу! На Вроцлав!
— На Вроцлав! — подхватил Ярослав из Буковины. — На епископа
Конрада! Мааааааарш!
— Сегодня Пасхальный день! — крикнул Краловец. — Festum
festorum!
[252]
Христос воскресе! Воистину воскресе!
— Resurrexit sicut dixit
[253]
, — подхватил
Прокоупек. — Аллилуйя!
— Аллилуйя! Воспоем Богу, братия!
Из глоток сиротских цепников и таборитских копейщиков
вырвалась и взвилась под небеса громовая песнь. И тут же подхватили ее мощными
голосами судличники из Хрудима, щитники из Нимбурка, арбалетчики из Сланого.
Buoch vsemoguci
vstal z mrtwych zaduci!
Chvalmez Boha s veselim,
to nam vsem Pismo veli!
Kyrieleison!
Начиная движение, пение подхватили копьеносцы Зигмунта из
Вранова, латники Змрзлика, за ними возницы боевых телег, легкая кавалерия Колды
из Жампаха, конники Салавы, моравцы Товачовского. В конце в качестве арьергарда
ехали с громким пением на устах поляки Пухалы.
Chrystus Pan wstal z martwych,
Ро Swych mekach twardych,
Stad mamy pociech wiele,
Chyrystus nasze wesele!
Zmiluy sie, Panie!
Пыль стояла столбом над Вроцлавским трактом, оставляя позади
догорающий Рыхбах, таборитско-сиротская армия Прокопа Голого шла на север. В
сторону темнеющей на горизонте окутанной облаками Слёнзы.
Jezukriste, vstal si,
nam na priklad dal si,
ze nam z mrtwych ustati,
s Bohem prebyvati.
Kyrieleison!
Пожары в городе еще бушевали, пригород же выгорел почти
дотла, только дымил, помигивал угасающими язычками на обугленных бревнах и
столбах. Слыша, что гуситское пение замирает вдали, люди начали вылезать из
укрытий, выходить из лесов, спускаться со взгорий. Осматривались, перепуганные,
плакали, глядя на гибель своего города. Отирали с лиц сажу и слезы. И пели.
Как-никак — была Пасха.
Christ, der ist erstanden
von der marter alle
des sull wir alle fro sein
Christ sol unser trosl sein.
Kyrieleyson!
Вышли из укрытий и спустились в горы Винник францисканские
монахи. Они шли, рыдая и распевая песни, к сожженному городу.
Была Пасха.
Christus surrexit
Mala nostra texit
Et quos dilexit
Нос ad celos vexit
Kyrieleison!
Армия Прокопа Голого двигалась на север. Клубы огня и столбы
дыма висели над деревнями, сжигаемыми разведчиками Салавы и Федьки из Острога.
Светло-красным огнем вспыхивали стрехи Учехова. Запылали Праус, Гартау и
Рудельсдорф. Вскоре почти весь горизонт полыхал огнем.
Была Пасха.
Божьи воины маршировали на север. С песней на устах.
Vschni sveti, proste,
nam toho spomozte,
bychom s vami bydlili,
Jezukrista chvalili!
Kyrieleison!
Была Пасха. Христос воистину воскрес. Пожары охватили
страну.
Глава 21
в которой различные люди — с различных точек зрения —
наблюдают за тем, что проделывает история. А история, сорвавшись с цепи,
проделывает черт-те что. И показывает, на что способна.
— Бедная силезская земля.
— Проклятая силезская земля!