— Но ты сама говорила, он думал, что это дело рук enfant terrible.
[37]
С чего бы всю семью наказывать?
— Возможно, Томас или кто-нибудь еще поднялись к нему и сказали, что у Пэнти есть алиби. Не зная, кого именно подозревать, он в конце концов прихлопнул всю компанию.
— Кроме мисс Орринкурт.
— Ну, этого бы она не допустила, — убежденно сказала Трой.
Аллейн видел, что Трой никакие может отвлечься от случившегося, и на протяжении всего вечера то и дело возвращался к Анкредам и их делам.
— Как думаешь, Седрику-то что делать? — говорила Трой. — Похоже, майорат далеко не покрывает расходов по содержанию Замка Катценйаммер — это он так его называет. Может, государству передаст? Тогда мой портрет повесят на должном месте, при хорошем освещении, и все будут довольны. А Орринкурт станет тайно злорадствовать.
Так и не придя ни к какому заключению, Трой умолкла. Аллейн заметил, как она нервно переплетает пальцы. Трой перехватила его взгляд и отвернулась.
— Давай больше не говорить об этих бедных Анкредах, — предложила она.
— Что-то тебя все-таки гнетет. Что? — тревожно спросил он.
— Не важно, — поспешно отмахнулась Трой.
Аллейн промолчал, и Трой не выдержала:
— Одно только скажи мне: допустим, ты от кого-нибудь другого услышал всю эту странную историю или прочитал, что бы ты подумал? То есть… — Трой сдвинула брови и посмотрела на свои сцепленные руки. — Не кажется ли тебе, что все это выглядит страшновато, вроде как начало главы «Знаменитых судебных процессов»?
— Тебя это действительно беспокоит? — помолчав, спросил он.
— Как ни странно, да.
Аллейн встал. Он стоял спиной к жене, и, когда он вновь заговорил, голос его звучал иначе.
— Что ж, в таком случае придется заняться этим делом.
— Почему это? — услышал он ее неуверенный голос. — Что-нибудь случилось?
— Есть одна странность, и нам с ней надо разобраться. Считай это моим предрассудком, но я и представить не мог, что вернусь домой и эдак мило начну болтать с женой о недавнем убийстве. Во всяком случае, раньше ничего подобного не было.
— А я ничего не имею против, Рори.
— Может, я слишком, как бы это сказать, разборчив. Нет, не так, слишком мягко. Это нелогично и безответственно, но если моя работа не позволяет мне быть откровенным с тобой, то к черту такую работу.
— Не выдумывай. Я через свою разборчивость перешагнула.
— Я не хотел тебя беспокоить всякими полицейскими делами, — сказал он. — Говорю же, я просто дурак.
И тут Трой сказала то, что он и надеялся услышать:
— Так ты думаешь, там что-то нечисто, — я про Анкредов?
— Да будь они прокляты, эти Анкреды! Слушай, так не пойдет. Давай попробуем во всем спокойно разобраться. Ты ведь, насколько я понимаю, рассуждаешь так. В страшной гостиной имеется книга о бальзамировании трупов. В ней много говорится об использовании мышьяка. Старый Анкред на каждом углу похваляется, что по смерти его мумифицируют. Кто-то мог прочитать книгу. Видели, как ее держит в руках Соня Орринкурт. В доме исчезает мышьяк, который использовался как отрава для мышей. Старый Анкред внезапно умирает, изменив перед тем завещание в пользу Орринкурт. Вскрытие тела не производилось. Если его провести сейчас, наличие следов мышьяка можно списать на бальзамирование. Ничего не пропустил?
— Как будто нет.
— И тебе не дает покоя, что розыгрыши и все остальные шутки и фокусы складываются в единую картину?
— Знаешь, слушаю тебя, и мне начинает казаться, что это маловероятно.
— Отлично! — Он быстро повернулся к ней. — Так-то лучше. Поехали дальше. Тебя занимало, не организует ли эти розыгрыши Орринкурт, чтобы оттолкнуть деда от любимой внучки, так?
— Так. Или Седрик, с теми же целями. Видишь ли, до всех этих «Малин» и летающих коров Пэнти действительно была любимицей.
— Понятно. В общем, коротко говоря, ты хочешь понять, не убил ли старого Анкреда кто-то из членов семьи, а именно Седрик или мисс Орринкурт, предварительно скомпрометировав любимицу?
— Кошмар какой-то. Призраки испаряются, и остается чистый бред.
— Так это же хорошо, — решительно сказал он. — Итак. Если смертельное оружие — потерянный мышьяк, то, стало быть, убийство планировалось задолго до сборища. Ты ведь слышала, как Миллимент сказала, что его давно уж нет на месте?
— Да. Если только…
— Если только убийца не сама Миллимент, которая придумала себе сложное прикрытие.
— Я, конечно, сказала, что Миллимент отлично скрывает свои мысли, но из этого не следует, что убийца именно она.
— Разумеется, радость моя. Значит, так. Если сэра Генри убил кто-нибудь из Анкредов, то только после его выступления на дне рождения, потому что о новом, ночью составленном завещании никто не знал. Если оно действительно было составлено ночью.
— Может кто-то из наследников счел себя оскорбленным и решил отомстить таким образом.
— Например, Фенелла с Полом, которые не получили ничего. Почему бы и нет?
— Фенелла с Полом, — отрезала Трой, — не такие.
— А если это дело рук Дездемоны, или Томаса, или Дженетты…
— О Дженетте и Томасе не может быть и речи.
— …и розыгрыши отпадают, потому что они начались еще до их приезда.
— Что оставляет нам выбор между Орринкурт, Седриком, Миллимент и Полин.
— Вижу, всерьез тебя занимают Орринкурт и Седрик.
— На самом деле, — грустно поправила его Трой, — только Орринкурт.
— Да, дорогая, но ты прикинь, что она собой представляет. Неужели у нее хватит мозгов, чтобы придумать все это? Неужели, прочитав книгу о бальзамировании, она додумается до того, что мышьяк обнаружится в теле в любом случае?
— Да нет, в книге она бы, конечно, вообще ничего не поняла, — весело согласилась Трой. — Напечатана она выцветшим курсивом, да и написание букв старое. А мисс Орринкурт не из тех, кто вчитывается в литературные редкости, если только не надеется извлечь что-то полезное для себя.
— Ну как тебе, лучше?
— Да, спасибо. Я вот еще о чем думаю. Мышьяк ведь действует довольно быстро, так? И на вкус ужасен. Сэр Генри никак не мог проглотить его за ужином, потому что, хотя он и трясся от ярости, уходя из театрика, но был вполне в здравом уме. И если вдруг Соня Орринкурт подсыпала ему яд в чай, или что там было у него в термосе на ночь, разве мог он проглотить смертельную дозу, не почуяв запаха?
— Вряд ли, — покачал головой Аллейн.
Они снова замолчали.