Елена Игоревна, узнав о быстрой развязке, тут же успокоилась
и даже не стала читать дочери морали в надежде, что та «сама все поймет». И на
два месяца в семье воцарилось относительное спокойствие. Относительное, потому
что Светлана страдала, тихо плакала по ночам, кусая подушку, а с утра
замазывала корректором уродливые круги вокруг глаз и пятна на бледной коже,
чтобы не сплетничали коллеги. Она потухла, сникла, вела долгие разговоры сама с
собой, иногда озвучивая свои мысли вслух. А через два месяца узнала о том, что
беременна.
Вопрос о том, оставлять ли ребенка, даже не поднимался: для
Елены Игоревны аборт был грехом, отвратительным, как убийство, а для Светланы
ребенок был желанным, особенно потому, что возраст ее уже подходил к
критическому для беременности и родов. Старородящая – вот кто она теперь. Но,
несмотря на оскорбительное звучание медицинского термина, Светлана радовалась
своему состоянию, радовалась, что родится мальчик – обязательно мальчик, она
точно знала! – и он будет немного похож на Виталика, но в целом – на нее.
Будет ласковый, спокойный, часто болеющий и любящий читать про пиратов больше,
чем сказки.
И так она нафантазировала себе ребенка, во всех
подробностях, со всеми мелкими штрихами и особенностями характера, что, когда
принесли ей Егора, она чуть не оттолкнула его: это было не ее дитя, а чужое –
страшное, лиловое, с огромной гидроцефалической головой и вяло свесившимися
ручками. А потом, когда все выяснилось про ребенка, вокруг наступила темнота –
словно людей, свет и радость отсекли от нее огромным острым ножом-гильотиной, и
холодное железо встало стеной по кругу. «Це-реб-ральный па-ра-лич,
це-реб-ральный па-ра-лич», – молотило в голове, когда она шла по улице,
резала мясо, пеленала ребенка. Вот теперь она в полной мере осознала, какую
кару пророчила ей мать, и никак не могла понять – неужели она совершила
настолько страшный грех, чтобы карать за него – вот так?!
Откуда Виталик узнал о случившемся, было для нее загадкой,
но подсуетился он быстро: позвонил не самой Светлане, а Елене Игоревне и мягко
выразил сочувствие. Заодно предупредил, что знает: у Светы были другие мужчины
одновременно с ним, поэтому если та рассчитывает на помощь с его стороны, то
он, к сожалению, отказывается. Но сочувствует.
Попрощался – и деликатно исчез из их жизни навсегда.
Первые полгода Светлана страстно надеялась на то, что
ребенок вот-вот умрет. Ей было непонятно, как, а главное, зачем теплится жизнь
в этом с рождения исковерканном существе. Она показывала его врачам,
добросовестно выполняла все необходимые процедуры и каждое утро ожидала, что
сын не проснется. Но постепенно ее надежда стала угасать, превращаясь в тупое
безразличие. Если бы не мать, Светлана наложила бы на себя руки – она уже знала
как: лечь в ванную, быстро, не думая, нажать на вены бритвой, опуститься в
теплую воду, закрыть глаза и ни о чем больше не беспокоиться. Но мать была
рядом – твердая, несгибаемая, поддерживаемая своей верой. Безо всяких сомнений
она приняла, что ребенок – не только крест дочери, но и ее собственный. И
тащила на себе и его, и Светлану – не сгибаясь под своей ношей, с изредка
вспыхивающим в глазах фанатичным блеском.
За то время, что я живу здесь, я уже так много доказал себе,
что, пожалуй, можно и остановиться. Поездка выходит на редкость удачной. Я
никогда не ощущал себя таким талантливым. Работается легко, впечатления
собираются как раз такие, какие мне и нужны. Я складываю их в свою копилку и
достаю по мере необходимости. Особенно приятно сочетать сбор впечатлений с
физиологической разрядкой. Звучит, конечно, несколько пошловато, но ведь и
значительным людям были свойственны небольшие слабости. Значит, и мне
позволительно. В конце концов, все идет на пользу моему делу.
Одно плохо: мне катастрофически не хватает впечатлений для
главной сцены. А она должна быть жизненной, непридуманной. Что же делать с
убийством? Полагаю, его не так сложно осуществить, как кажется убогому
законопослушному большинству. Возможно, если хорошенько все продумать, я смогу
найти подходящую кандидатуру, а заодно избавить мир от очередной бессмысленной
кровососущей твари в человеческом обличье. Я даже знаю одну такую.
Опасно, конечно, очень опасно. Но, во-первых, соображения
опасности не могут остановить меня. А во-вторых (и самое главное), никакая
опасность не может перевесить то, что я получу в результате. Результат выше
всего, даже выше чужой жизни. Впрочем, почему «даже»? Особенно – чужой жизни.
Глава 8
С утра подул сильный ветер, прогоняя над деревней Игошино
нагромождения облаков, объемных сверху и плоских снизу, словно их подровняли
ножом. Глядя на эти облака, Маша решила, что на озеро она не хочет, а хочет в
лес, насобирать земляники или черники в маленький бидон с веселой пятнистой
коровой на крышке.
– Ма, давай дядю Сережу с собой возьмем, –
предложил Костя, заправляя кровать.
– Давай, – обрадованно согласилась Маша, довольная
тем, что такую отличную идею подал сын, а не она сама. – Пожалуйста, кепку
не забудь и руки намажь от комаров.
– А ты куда?
– А я позову дядю Сережу.
Но Бабкина дома не оказалось. Когда Маша постучала в окно,
оттуда высунулась пожилая румяная женщина, внимательно оглядела ее и сказала,
немного окая и растягивая слова:
– Утро доброе, утро доброе… А Сереженьки нет. Отправила
я его с другом квитанции оплатить за электричество, а то, не ровен час, отключат
меня. Они на велосипедах и покатили.
– А далеко? – спросила Маша, надеясь, что через
десять минут Сергей с другом вернутся и можно будет позвать их с собой.
– Так в Малаховке, – немного удивленно ответила
женщина. – Где ж еще платить-то? Хотя вы ведь не местная, не знаете.
Далеко – не далеко, а часа два-то еще прокатаются. Если очереди на почте не
будет.
Маша вздохнула, поблагодарила ее и пошла к дому. Открывая
калитку, она услышала громкие голоса и внутренне поежилась: опять Юлия
Михайловна добилась своего и устроила скандал. Но, подойдя поближе, поняла, что
ошиблась, – семейство Вероники собиралось пешком на озеро и громко
обсуждало, кому что нести.
– Машка, привет! – воскликнула Вероника,
поворачивая к ней оживленное лицо. – Пойдем на озеро?
– Не, Вероника, мы с Костиком в лес собрались, –
отказалась Маша. – Слишком ветрено сегодня. А где…
Она не договорила, но все ее поняли.
– Юлия Михайловна с утра пораньше соседей
караулит, – наябедничала Ирина, сворачивая подстилку и запихивая ее в
пакет. – Даже завтракать не приходила.
– Вот и классно, – буркнул Димка, болтавший ногами
на стуле. – Пап, не забудь мой круг!
– И крем от загара, – напомнила Вероника.
– И помидорки, – добавила Ирина.
Митя оглядел их и беспомощно развел руками. Семья Егоровых
дружно рассмеялась, и каждый снова занялся своим делом.