– И хотела бы забыть, да не получается, –
отозвалась Вероника сдержанно. – Очень хочется поддержку семьи получить в
темный час, понимаешь?
В ответ раздался негромкий смех. Юлия Михайловна смеялась
искренне, от души.
– Значит, ты, Верка, полежала в больнице пару недель и
решила, что вот оно, несчастье? – спросила она наконец. – Темный час?
Да ты просто ничего в жизни не видела, ничего о ней не знаешь, вот тебе и
кажется всякая ерунда несчастьем.
Вероника начала что-то говорить, но Юлия Михайловна перебила
ее. Голосом, из которого исчезло все веселье, проговорила, наклонившись к
дочери:
– Запомни, милая: твой самый темный час еще впереди.
Ждет он тебя, слышишь? Вот дождется – и вспомнишь ты ту больницу как легкую
жизнь. Помяни мое слово – дождется!
– Юля, прекрати, пожалуйста, – негромко сказала
Вероника, но мать уже вышла из палисадника и прикрыла за собой калитку.
Вероника осталась сидеть с тяпкой в руке над маленькими бархатцами,
трепетавшими на ветру растопыренными листочками.
После полдника Вероника показала Маше дорогу в баню.
– Вот по той тропинке надо идти, а потом направо
завернуть, – объясняла она, стоя около дома Липы Сергеевны. – В
общем, просто рядом с их участком пройти.
– Знаешь, Вероника, давай-ка мы с тобой вместе
сходим, – покачала головой Маша. – А то мне неловко разгуливать по
чужому огороду. Вдруг не туда поверну?
Вероника открыла калитку и по вытоптанной тропинке пошла
впереди Маши. Маленькая черная покосившаяся банька виднелась далеко впереди, в
самом конце заросшего поля.
– Зачем же было так далеко баню строить? –
проворчала Маша, старательно обходя кусачую крапиву. – Пока идешь обратно,
опять перепачкаешься.
Она остановилась и огляделась. Они прошли половину пути,
оставив за собой участок с длинными ровными грядками. Впереди росла трава, из
которой выглядывали ромашки, а за банькой сразу начинался шумящий лес. Дорога к
нему проходила метрах в ста от бани, и по ней сейчас брели, покачивая белыми
головами, две козы.
– Ты коз не боишься? – оборачиваясь к ней,
улыбнулась Вероника.
– Побаиваюсь, – призналась Маша. – Думаешь,
они тоже мыться в баню пойдут?
Вероника рассмеялась.
– Поздороваться точно подойдут, потому что это наши
знакомые козы, – ответила она. – И хозяин их – наш знакомый.
Они как раз подошли к дверям бани, и козы, тряся головами,
подбежали к Веронике. За ними по тропинке от дороги шел хозяин – коренастый
широкоплечий мужик в штанах-шароварах и куртке на голое тело.
– Здрасьте, Вероника Сергевна, – за двадцать шагов
громко поздоровался он, тряся перед собой маленькой корзинкой. – Вот,
деткам подарочек несу!
Маша удивленно взглянула на Веронику. Та улыбнулась и пожала
плечами.
– Это Лесник, – негромко сказала она. – Я
сейчас вас познакомлю, он тебе понравится…
Голубоглазый Лесник, а, точнее, Степан Андреевич Лесников, и
в самом деле понравился Маше. В том, как он заглядывал Веронике в глаза, как
ласково почесывал своих коз, как протягивал корзинку, доверху наполненную
ароматной лесной земляникой, было что-то очень трогательное.
– Он и в самом деле раньше лесником работал, –
рассказывала Вероника, потом, когда они с Машей сидели на крылечке бани и
поедали пахучие сладкие ягоды, – пока не уволили его. Хороший человек, но
в такие запои уходит, что даже деревенским пьянчужкам не снилось. А лесу
постоянный пригляд нужен. В общем, наш Степан Андреевич давно уже не лесник… А
мы с ним дружим, – продолжала она, – молоко у него заказываем, да и
он сам просто так заходит. Митя даже подшучивает, что Лесник в меня влюблен.
Она неожиданно покраснела и протянула Маше корзинку с
ягодами.
– Это хорошо, – сказала Маша, поднимаясь с
крыльца. – Если Митя тебя бросит, без мужика не останешься.
Вероника подняла на нее возмущенный взгляд и собиралась
что-то сказать, но рассмеялась вслед за Машей.
– Ну тебя! Я ведь всерьез приняла. Совсем шутки
перестала понимать в последнее время, потому что…
Она не договорила, но это и не требовалось: Маша знала, что
имеет в виду Вероника.
– Пойдем, баню топить пора, – позвала она и пошла
по тропинке к дому Липы Сергеевны, осторожно поднимая корзинку над травой.
Баня к их приходу получилась такой, какой и обещала
Маша, – теплой и мягкой. Они с Костей с удовольствием поплескались
холодной водой из тазиков, выпустили несчастную бабочку, бившуюся о крохотное
запотевшее окошко, и долго потешались над веником из нескольких жалких веточек,
стоявшим в углу. Как Маша ни пыталась объяснить Косте, что им не подметают пол,
а парятся, он отказывался ей верить. Придумал, что на нем летает старушка Липа
Сергеевна, потому что метла – это для молодых ведьм, а веник – как раз для
старых, и был страшно доволен своей выдумкой.
– Ты бы спасибо сказал Липе Сергеевне, – шутя
пристыдила его Маша. – Она по доброте душевной нас помыться пустила, а ты
говоришь – Баба-яга. Иди одевайся… Сам Кощей Бессмертный!
Улыбающийся Костя выскочил в предбанник, быстренько растерся
полотенцем и натянул на себя чистую майку и штаны.
– Мам, я пошел! – крикнул он под дверью. –
Что тете Веронике сказать? Ты когда придешь?
– Скажи – примерно через час, – откликнулась
Маша. – Голову вымою, белье постираю – и приду. Ключ у меня, дверь я
закрою – пусть не беспокоится.
Послышалось угуканье, показывающее, что Костя воспринял
информацию, проскрипела дверь, и Маша осталась в бане одна.
Она набросила на дверь крючок и принялась стирать белье,
тихонько напевая себе под нос. Где-то в углу жужжала муха, по крыше пару раз
пробежала птичка. Маша глянула в окошко и удивилась: оказывается, уже стемнело,
а она и не заметила со своей стиркой. Конечно, возиться ей пришлось долго,
потому что за многие годы беспорочной службы стиральной машинки Маша совершенно
отвыкла стирать руками. Вдобавок маленький обмылок хозяйственного мыла постоянно
выскальзывал из рук, и она отругала себя за то, что не догадалась попросить у
Вероники стиральный порошок.
За дверью послышались шаги.
– Костя, это ты? – обрадовалась Маша, решив
поэксплуатировать сына и сгонять его за порошком, чтобы достирать остатки белья
как белый человек. – Костя?
За дверью молчали.
– Вероника? – спросила Маша, перестав полоскать
майку.
Человек за дверью не отвечал.
«Хозяйка, наверное, пришла меня выгонять, – сокрушенно
решила Маша. – Ну конечно, деревенские рано спать ложатся, а сейчас уже
стемнело. Эх, не достираю…»
Наклонившись, она зашла из предбанника внутрь бани, шагнула
к окошку, чтобы посмотреть, кто пришел, и замерла на месте, чуть не вскрикнув.
Снаружи к окну были прижаты две ладони.