– Егорушка, пошли за барином! Покличь
батюшку, ведь она, она это, дочь его! Покличь, Христа ради, батюшку!
Прижимая к себе старую няньку, явно лишившуюся
рассудка, Аржанов оглянулся на Алену, и она увидела в его глазах несказанное
изумление. Он что-то расслышал в этих бессвязных криках – что-то, оставшееся не
услышанным Аленою, – и сделал знак в толпу. Появились два мужика, бережно
приняли Маланью и отвели ее от клетки. Крики и слезы враз обессилели ее, она не
противилась: шла, едва передвигая ноги и громко, отчаянно всхлипывая.
Аржанов все смотрел на Алену, смотрел… и вдруг
улыбнулся и покачал головой:
– Быть не может! Или может?.. Но это все
потом, после. А пока тебя спасти надобно! Да где же Федор?!
Словно в ответ его словам, во двор влетел
всадник. Это был тот самый рыжий драгун, а поперек седла у него висел… Ленька!
Драгун столкнул его на землю, тот повалился,
кое-как приподнялся на колени, и Алена едва не закричала, увидев, что ее верный
сотоварищ связан по рукам и ногам, а рот у него заткнут кляпом.
– Что?.. – начал было Егор и осекся
под Ленькиным взглядом, исполненным ненависти.
– Дозвольте доложить, господин
капитан, – криво усмехнулся Федька. – Этот лаял ваше сиятельство
почем зря и намеревался даже «Слово и дело!» крикнуть: дескать, вы какого-то
Никодима Журавлева со свету сжили, а вместо вас на казнь его женка пошла, а
теперь ей от вас погибели ждать. Вот такая чепуховина. Я так думаю, что он не в
себе… может, лучше в казенку его, чтоб опамятовался?
Аржанов, чудилось, не слышал его последних
слов.
– Никодима Журавлева? – пробормотал
он, наклоняясь к Леньке, вздергивая его с колен и пристально вглядываясь в
лицо. – Нет, я не трогал Никодима Журавлева, хотя и чесались руки. Но ты…
ты-то откуда об том сведом? И где я видел тебя, а? До смерти лицо твое мне
знакомо? – И, вдруг ахнув, он вырвал из Ленькиного рта кляп: – Не может
быть! Да ведь это же ты… Ты меня от медведя избавил!
Ленька какое-то время немо двигал
закостеневшими челюстями, но и когда заговорил, из горла вырвался какой-то
клекот.
– А провал тя провали, сукин кот! –
с ненавистью закричал он. – Узнал, говоришь? А вот кабы я знал, каким ты
душегубцем содеешься, не стал бы тебя спасать и Алене сие заказал бы!
– Алене… – растерянно повторил
Аржанов, поведя глазами в ее сторону, и Ленька проследил его взгляд.
Хриплый стон вырвался из его горла, минуту он
смотрел на Алену, словно не веря своим глазам, потом рванулся к ней, но
грохнулся, потому что был все еще связан.
– Pазвяжи-ка его, – велел Аржанов
Федьке.
Тот в сомнении покачал головой:
– А может, не стоит, господин капитан?
Его сомнения были понятны: Ленька бился как
безумный, бессвязно вопя:
– Куда ты ее заточил? На что обрек? Будь
ты проклят, убийца! Я тебе жилы перерву!
– Давай, давай, развязывай, –
усмехнулся Аржанов и опять приблизился к клетке.
Мишка, доселе беспокойно метавшийся из угла в
угол, зарычал, забился, но Аржанов даже не посмотрел в его сторону. Взгляд его
был прикован к Алене.
Качнув головой, словно недоумевая, он тихо
спросил:
– Так это ты была?
Алена чуть кивнула, и Аржанов опять покачал
головой:
– То-то мне казалось, будто я тебя всю
жизнь знаю и всю жизнь ищу. Нашел все-таки!
Резко повернувшись, он вздернул с земли
Леньку, который никак не мог совладать с замлевшими руками и ногами.
– Молчи! – сказал Аржанов грозно,
глядя в его обессмыслившиеся от ненависти глаза. – Не виновен я в том, что
ты на меня возводишь! Да, обрек меня Никодим на страх и муку, но… знаешь ли ты,
что, когда отец к нему явился свое добро забирать, померла со страху жена
Никодимова, а она была брюхата? И дитяти он лишился. Вот и посадил меня на
цепь, сказав, что отпустит, лишь когда я отца прокляну. Ведь тот посулил
Никодиму, что его дети станут ему проклятья слать, а у него больше детей не
было… Но и от меня он проклятий родному отцу не дождался. Когда вы меня спасли,
я чуть живой в дом графа Богданова приполз. Это был побратим батюшкин, еще с
дальних лет. Он меня к жизни вернул, отцом стал мне. Порывался я к Никодиму
наведаться, не скрою, а потом подумал: разве я господь бог, чтобы карать или
миловать за долги чужие? Все, квиты мой отец с Никодимом – не мне мешаться в их
счеты! Только и оставил себе в память об том звено от цепи. А зла – не оставил!
Веришь ли? – с мольбой посмотрел Аржанов на Алену, и она улыбнулась в
ответ: да.
– Но сейчас не обо мне речь, –
приободрился Егор. – Послушай Алену и сделай все так, как она скажет.
И, не выпуская Леньку из рук, Аржанов близко
присунул его к решетке.
Алена не могла сдержать и слез и смеха,
увидав, какое ошалелое у Леньки лицо. То, что он увидел, услышал, узнал, было
для него с лишком, с избытком! Пришлось несколько раз повторить его имя, прежде
чем Алена увидела в налитых кровью глазах проблеск понимания, однако тем
временем Егор потерял терпение:
– Федька! Стань здесь, тоже слушай, что
Аленушка говорить станет, да запоминай слово в слово, чтоб все в точности
выполнить, а то я боюсь, у этого остолопа память дырявая.
– Ничего! Как-нибудь память на твою рожу
сквозь эти дырки не выпала! – огрызнулся Ленька. – Говори, Алена, все
сделаю.
Алена облегченно вздохнула.
– Поди сейчас в батюшкин дом и первым
делом печку затопи да чугун воды поставь. Чугунок не большой бери, не
маленький, а средний и наливай не доверху, чуть больше половины. Вода пока
закипит, ты иди в комнаты и горку открой. Там мешочки. Синий тебе надобен, да
красный, да дикий – это с нижней полки, да два черных, что на верхней полке
стоят, один с левого краю, другой с правого. Запомнил? Повтори!
Бесполезно было перечислять Леньке названия
трав: он все равно не отличит одну от другой, тем паче – сухими, блеклыми.
Довольно, ежели запомнит, где они лежат.
Ленька, а за ним и рыжий Федор повторили.
– Хорошо, – кивнула Алена и
мимолетно улыбнулась Мишке, который сел у ее ног и со вниманием заглядывал в
лицо, шевеля губами, словно тоже повторял.
– Господи всеблагий… – пробормотал,
не веря глазам, Ленька, однако Аржанов чувствительно ткнул его в бок, и Ленька,
зло оскалившись, кивнул Алене: – Говори, слушаю.