– Кто… кто… – начал было он, но
Мишка недовольно дернулся, и Аржанов умолк, однако не отошел от решетки ни на
шаг, и, когда Алене удалось метнуть в его сторону мгновенный взгляд, у нее
сердце зашлось при виде отчаяния, исказившего любимое лицо.
– Ничего, ничего, – ласково, будто
успокаивая ребенка, молвила она, – все обойдется. Только знай: что бы ты
про меня ни слышал, все ложь, а правда одна: я тебя с той самой ночи в лесу
люблю и, пока жива, буду любить. Помнишь ли ты меня, Егорушка?
– Помню ли? – выдохнул
Аржанов. – Ты мне сердце навек связала!
У Алены сердце зашлось, она едва не обмерла –
на сей раз от счастья, – но топот и гомон заглушили голос Аржанова, и во
двор вбежала немалая толпа.
Мишка не потревожился – только неприязненно
покосился на людей. Конечно, он ведь привык к громадному числу народа,
толпившегося возле его клетки. Для острастки глухо рыкнул, оборотясь к
решетке, – и люди замерли на месте, словно натолкнувшись на невидимую
стену.
Кто-то помянул господа. Кто-то вскрикнул,
кто-то истерически хихикнул – и сделалось тихо, так тихо, что голос Аржанова
показался неестественно громким:
– Ружье мне дайте!
– Нет! – неожиданно для себя самой
ахнула Алена, и ее испуг мигом передался Мишке. Покосившись на людей, он
отшатнулся в дальний угол клетки и уселся там, обнимая Алену, словно понимая:
редко кто решится стрелять в него, не рискуя при этом поразить его добычу.
Алена едва сдержала слезы. Она сама не
понимала, чувствует ли разочарование или облегчение оттого, что помешала Егору
стрелять, однако знала: Мишка ни в чем не виноват, и прикончить его вот так, из
слепой ярости, из отчаяния, – нелепо и жестоко.
Люди загомонили, снуя туда-сюда мимо клетки,
не осмеливаясь, впрочем, приближаться. Только Аржанов так и стоял, прижимаясь к
прутьям лбом, неотрывно, отчаянно глядя на Алену. Его горе и надрывало Алене
сердце, и делало ее счастливой. Она пыталась утишить свою несусветную,
несвоевременную радость: мол, Аржанов просто страшится за судьбу человека,
оказавшегося в лапах зверя, – но усмехнулась над собой. Нет, лишь за нее
болит его душа и, может быть… Она не успела додумать, домечтать: караульщики
притащили тяжелый чан и принялись извлекать из него куски сырого мяса и на вилах
совать его в клетку.
Так вот как решили отвлечь его от живой
добычи!
Мишка встрепенулся, оставил Алену и на
четвереньках кинулся к ближайшему куску. Схватил его обеими руками и жадно
вгрызся в парную, кровоточащую красноту.
От запаха свежанины у Алены комок подкатил к
горлу, все поплыло перед глазами. Как в тумане видела она, что какой-то человек
протянул Аржанову карабинец, другой – ружье, однако он отмахнулся от обоих и,
что-то сказав одному караульному, осторожно двинулся в обход клетки – туда, где
находилась запертая дверь. Стало ясно: Егор надеется, что ему удастся незаметно
отворить клетку и тогда Алена сможет неприметно выскользнуть. И вроде бы минута
выдалась благоприятная: Мишка казался всецело увлеченным едой, – однако
даже ради спасения жизни Алена не смогла бы сейчас шевельнуться. Страшная
слабость овладела ею, сильнейшие приступы тошноты совершенно измучили. Ни
рукой, ни ногой не могла она двинуть: сползла по стене клетки и простерлась на
полу.
– Замучил он ее, сомлела! – донесся
испуганный голос караульщика, который как раз снял замок. – Запереть, что
ль, сызнова? Hеровен час, зверь-то…
Аржанов бросил на него яростный взгляд и с
силой рванул засов. Дверка начала отворяться – и Алена поняла, что сейчас
произойдет. Аржанов не мог видеть с того места, где стоял, но Алена-то видела:
Мишка только притворяется, будто самозабвенно вгрызается в мясо. Его светлые
глаза настороженно косились в сторону дверцы, уши насторожились, мышцы
напряглись. Сейчас это был истинно зверь, подстерегающий охотника… горе
неосторожному!
То, чего не могла Алена сделать для себя, она
сделала для своего любимого: за мгновение до того, как пригнувшийся Аржанов
ворвался бы в клетку, она испустила дикий визг.
Аржанов от неожиданности замер на месте. Мишка
одним прыжком оказался у приоткрытой дверцы – и караульщик едва успел
захлопнуть ее, прежде чем полузверь-получеловек вырвался на волю… а там еще
неведомо что стало бы!
Аржанов стоял, будто громом пораженный, а
потом схватился за голову с таким отчаянием, что Алена тихо заплакала.
Мишка насторожился, вернулся к ней и – о
господи! – принялся совать ей в лицо кусок мяса. Пустой Аленин желудок не
выдержал – извергся горькими сгустками желчи. Но стало легче – настолько, что
она смогла добраться до бочки, смыть кровь с лица и попить. Мишка
смотрел-смотрел на нее, потом потащился следом – и вдруг принялся неуклюже
плескать себе в лицо воду, явно подражая Алене.
В толпе загомонили, засмеялись. Алена тоже
бледно улыбнулась, поглядев на Егора.
– Ничего, – пролепетала она. –
Я знаю, что делать. Его надо усыпить!
Мишка подошел и стал рядом, низко свесив руки
и заглядывая Алене в лицо. Она и ему улыбнулась.
– Ты не бойся, – сказала, мимолетно
удивившись, какой радостью вдруг зажглись безжизненные глаза при одном только
звуке ее голоса. – Я тебе зла не сделаю, только ты меня не трогай.
– Чем усыпить? – быстро перебил
Егор.
– Пошлите кого-нибудь ко мне домой, пусть
приведут Леньку. Только сам не ходи, не то он тебя испугается, – быстро
проговорила Алена, и была потрясена мрачной улыбкой Аржанова:
– Hеужто думаешь, я теперь отсюда хоть на
шаг отшагну?
Он махнул кому-то в толпе. Подбежал рыжий
драгун. Лицо его почему-то показалось Алене смутно знакомым, да и он поглядывал
на пленницу с особенным выражением сочувствия и жалости. Егор что-то быстро
сказал, драгун кивнул – и его точно ветром сдуло, а Аржанов снова прижался к
прутьям.
Мишка глянул злобно, пошел было к нему, но
Алена успела перехватить его за руку. Мишка послушался неохотно: стоял,
переминаясь, исподлобья поглядывая на Аржанова.
У Алены все плыло, колыхалось перед глазами.
Лица людей приближались и удалялись, их казалось неисчислимо много, а потом они
сливались в одно чудовищно огромное лицо, которое непрестанно меняло свои
выражения, превращаясь то в перепуганного караульного, то в какого-то
мальчишку, то в непрестанно крестившуюся монахиню, то в старуху с исплаканным
лицом, которая прорвалась сквозь толпу и кинулась к клетке, заламывая руки и
крича:
– Аринушка! Свет мой, светик, Аринушка!
Пелена сошла с глаз, и Алена увидела Маланью,
бьющуюся в руках Аржанова. Она рыдала так, что разрывалось сердце, и кричала: