— Только не я! — возразил Антилл.
— Знаю, — отозвался отец. — Это оттого, что ты попал сюда, когда твои вкусы уже сформировались.
— Твои тоже, — напомнила ему я. — Но они довольно быстро изменились.
— Нет, они расширились, — возразил он. — Я по-прежнему могу довольствоваться простой пищей. — Он разлегся на обеденном ложе, опершись на локоть. — Как приятно, когда все мы собираемся вместе. Чего еще желать мужчине? Три замечательных сына, красавица дочь и несравненная жена! — Он поднял свой кубок и торжественно выпил за нас. — Моя эпитафия меня удовлетворяет.
— Не надо об эпитафиях, — торопливо вмешалась я. — Никто не знает, что напишут о нем после кончины.
— Все равно я прожил жизнь не зря, — упорствовал Антоний.
— Где утка? — спросил Филадельф, маленький Дикобраз.
Он побывал на охоте в болотах и стал называть утятину своим любимым блюдом, хотя на деле ему просто полюбились лодка, вода, шелест тростников. Я заметила, что большая часть мяса всегда оставалась у него на тарелке. Что и понятно: дичь — тяжеловатая пища для пятилетнего мальчика.
— Скоро подадут, — заверила я его.
Я обвела взглядом свое семейство, остро ощущая отсутствие Цезариона и мысленно моля богов даровать ему спасение. Как отличались мои дети от меня и моих собственных братьев и сестер! Они искренне заботились друг о друге, и среди них не было ни одного маленького чудовища. Птолемеи, кажется, плодили злодеев в каждом поколении, но мне удалось этого избежать: они не походили ни на Арсиною, ни на Беренику. Возможно, дело в примеси римской крови: она помогла избежать плачевных последствий долгой череды близкородственных браков.
Александр и Селена… Я так и не получила из Мидии никакого ответа, и теперь уже поздно отсылать их туда. Им придется остаться здесь, в Александрии, чем бы все ни кончилось. Может быть, к лучшему. Они еще малы, никому не опасны, а это обезоруживает. Возможно, когда Октавиан увидит их, он будет тронут.
Александр был крепким мальчиком, энергичным и открытым, а его сестрица — более уравновешенной и рассудительной. Они оба обладали той красотой, что способна смягчать сердца врагов. Я попрошу передать трон им: добиться короны для них легче, чем для Цезариона. В конце концов, они станут для Октавиана безобидными марионетками — как бы мне ни было ненавистно это слово. По моему разумению, он не станет препятствовать формальному возведению на престол ничем не опасных детей, даже если это дети Антония. Тем более, они в родстве и с его собственным семейством Юлиев.
— Если вам придется встретиться с Октавианом наедине, — наставляла я их, — ведите себя очень учтиво. Не забывайте называть его… «император Цезарь». — Я заставила себя произнести это без содрогания. — Он ненавидит, когда его называют Октавианом.
— Почему? — удивился Александр. — Ведь это его имя.
— Да, точнее, одно из его имен. Это имя он носил в вашем возрасте. Но когда вырос, он получил другие имена, и они ему нравятся больше. У тебя, например, два имени — Александр и Гелиос, а у него целых четыре. Возможно, когда-нибудь ты предпочтешь, чтобы тебя называли Гелиосом. Тогда ты поймешь.
— Не думаю, — покачал головой сын. — Это слишком высокопарно.
— Некоторые не против высокопарности.
— А я рад, что мои дети не относятся к этим «некоторым», — подал голос Антоний.
— А мы с Октавианом в родстве? — спросила Селена.
— В отдаленном, — ответил Антоний. — Он доводится Цезарю внучатым племянником, а я — четвероюродным братом, так что считайте сами.
Хм. Александр сдвинул брови, производя в уме вычисления. Мальчик был силен в математике, но вскоре и он признал, что без папируса тут не обойтись.
— Надеюсь, вы исполните одно мое желание, — обратилась я ко всем, держа в правой руке агатовую чашу. — Это любимый пиршественный сосуд моего отца. Я помню, как он наполнял его, как подносил к губам. Пил из него. — Я подала знак, и слуга налил в чашу вина. — Как-то раз он сказал, что наши предки привезли чашу из Македонии, но за точность слов не поручусь. В любом случае, в моем сознании она неразрывно связана с отцом, а сейчас я хочу увидеть ее в ваших руках.
Я отпила глоток и передала чашу Александру. Он откинул голову назад, пригубил вина и передал сосуд Селене, которая закрыла глаза и подняла его изящным движением.
— Филадельф тоже? — спросила она.
— Все, — ответила я.
Мой младший сын сделал большой глоток, и чаша перешла к Антиллу.
«Что станет с ним?» — задумалась я.
Антоний не предпринимал ничего в отношении своего сына. Он, похоже, считал, что Октавиан просто отошлет юношу в Рим и будет держать под рукой. Впрочем, где мог бы укрыться Антилл, где нашел бы убежище? И Египет, и Индия были ему чужими. Бедный мальчик, римлянин, лишенный родины! Мое сердце сострадало ему.
— Дети мои, — промолвила я, — уже через несколько дней Александрия подвергнется нападению. Ради вашей безопасности вам надлежит безоговорочно следовать указаниям командира моей придворной гвардии. Мы приготовили для вас укрытия в тоннелях под дворцом. Там есть еда, вода, светильники — все необходимое. По получении сигнала вам надлежит незамедлительно спрятаться там. Мы не можем предугадать, что случится потом.
Я помедлила, потом продолжила:
— Что бы ни случилось, чем бы все ни обернулось, помните, какая кровь течет в ваших жилах. Ваше происхождение столь высоко, что его будут чтить даже враги. Ничего не бойтесь.
— Разве мы не собираемся сражаться? — спросил Александр.
— Еще как собираемся! — заявил Антоний своим прежним голосом. — У нас четыре легиона, грозная македонская гвардия и египетские солдаты. Наша кавалерия хорошо обучена, и я сам поведу ее в бой.
— Не забывай о моем флоте, — напомнила я.
К спасшимся при Актии кораблям добавились новые, построенные здесь.
— Мы окружим город оборонительными позициями, — подхватил Антоний.
Похоже, в последний момент, когда всякая надежда утрачена, к нему вдруг вернулись прежняя решимость и энергия. Однако ему следовало раньше позаботиться о сборе своих легионов, о возведении оборонительных сооружений на Ниле, об укреплении Пелузия с его египетским гарнизоном. Слишком поздно душа Антония воспламенилась готовностью к борьбе: сейчас он мог лишь сгореть в этом пламени, как на погребальном костре.
— Октавиан движется к Пелузию, — сказала я детям. — Ему придется идти через пустыню, по безводным пескам, под палящим солнцем.
— Пелузий, — пробормотал Антоний. — А ведь я брал Пелузий… давным-давно.
— Да, тебе это место знакомо, — подтвердила я.
— Тогда я был молодым кавалерийским командиром, и Габиний решил восстановить вашего деда на троне за десять тысяч талантов, — промолвил он, подавшись вперед и обращаясь к Александру с Селеной. — Он послал меня вперед, на захват крепости, а сам спокойно дожидался в Иудее. Я взял ее штурмом, да…