Побледневший Бонасье мелко-мелко закивал.
– Можешь потрогать, негодяй, – сказал д’Артаньян,
пихнув его в бок кулаком. – Похоже это на прикосновение призрака? Я
живехонек – а вот ты очень быстро будешь если и не мертв, то, по крайней мере,
позавидуешь мертвым…
– Я не буду звать палачей, – угрожающе пробасил
Каюзак. – Я просто возьму в кухне нож, наточу его как следует, если он
тупой, и сам лично начну резать тебе ремни из спины…
Вид у него был такой, что в реальности угрозы ни один из
присутствующих не сомневался.
– Помилосердствуйте! – взвыл Бонасье, проворно
отползая в дальний угол кровати и прижимаясь к стене. – Господин
д’Артаньян, это все она… Ну неужели вы думаете, что я по собственной воле стал
бы мешаться в такие дела? Это все она…
– Ваша жена?
– Ну конечно же… Она сказала, что вы все равно уже
мертвы и никто ничего не заподозрит… Что меня бросят в Бастилию, если я не
соглашусь…
– Куда ты отвез женщину? – спросил д’Артаньян,
положив руку на пистолет. – Говори, мерзавец!
– Не знаю…
– Как так может быть? Не смей врать!
– Честное слово, сударь, я не вру! – захныкал
Бонасье. – Мне велели вылезти из кареты уже возле церкви Сен-Поль, и
карета преспокойно поехала дальше… Мне было поручено лишь передать письмо и
выманить женщину из дома, завлечь в карету… Дальше, говорили мне, не мое дело…
– Кто был в карете?
– Такая…
– Что здесь происходит? – послышался холодный,
полный презрения голос – очень, надо сказать, знакомый.
Д’Артаньян обернулся. Констанция Бонасье стояла в нескольких
шагах от них, с величайшим самообладанием скрестив руки на груди. Ее
очаровательное личико было совершенно спокойным, вовсе не выглядело злым или
отталкивающим – ничего похожего на ту растрепанную фурию с кинжалом, от которой
д’Артаньян, будем откровенны, с трудом унес ноги.
– Ага, – произнес гасконец обрадованно. –
Вы-то мне и нужны, сударыня, нам есть о чем поговорить…
– Вы полагаете? – усмехнулась она. –
Извольте, господа, немедленно покинуть наш дом или я кликну стражу.
У гасконца не было ни сил, ни желания препираться с ней –
время слишком дорого… Ничего не ответив, он прошел к окну, распахнул створки и,
перевесившись через подоконник, сам заорал что есть мочи:
– Стража! Стража! Ко мне!
Район, где они находились, принадлежал к тем, где подобный
призыв очень даже быстро находил отклик – это вам не кварталы Веррери, господа…
Буквально через пару минут послышалось топанье, и в спальню вторглись несколько
стрелков под командованием сержанта. Остановившись в дверях, они зорко оглядели
комнату, пытаясь определить, кто здесь кто.
Чтобы побыстрее покончить дело, д’Артаньян шагнул вперед и
внушительным тоном сообщил сержанту:
– Как вы, должно быть, видите по нашим плащам, мы с
другом – мушкетеры кардинала. Приказываю вам немедленно арестовать этих людей и
отправить их в Бастилию. Шатле для них, пожалуй что, мелковато калибром. Они
виновны в похищении знатной дамы…
– Сударыня… – произнес сержант, сделав в сторону
Констанции недвусмысленный жест, общий у полицейских всего мира и означающий:
«Добром пойдете, или будет хуже?»
К немалому удивлению д’Артаньяна, Констанция оставалась
спокойной, словно не понимала, в сколь печальном положении очутилась. Не
шелохнувшись, она отчетливо произнесла:
– Сержант, немедленно арестуйте этих разбойников. Они
ворвались к нам в дом, переодевшись гвардейцами, напали на моего мужа, хотели
ограбить…
– Что за вздор, сержант! – вскричал д’Арта– ньян.
– Сержант, вы, по-моему, состоите на такой должности,
что обязаны уметь читать… – произнесла Констанция без тени тревоги.
– Ну, вообще-то… – пробормотал окончательно сбитый
с толку сержант. – Конечно…
– Отлично, – Констанция ловко выхватила из-за
корсажа свернутую в трубочку бумагу и подала ему. – Извольте прочитать
вслух…
Откашлявшись, развернув бумагу, сержант принялся читать:
– «То, что делает предъявитель сего, делается по моему
повелению и для блага государства. Анна Австрийская, королева Франции». Вот
что…
– У вас вызывает сомнения подлинность этой
бумаги? – холодно спросила Констанция.
– Ни малейших, сударыня…
– А подлинность печати?
– Да опять-таки нет…
– Что же вы стоите? Немедленно арестуйте этих
разбойников и отведите их… да хотя бы в Консьержери, это ближе всего. Сдайте их
с рук на руки полицейскому комиссару. Ему сообщат, что с ними делать дальше. Вы
все поняли? Или хотите, чтобы королеве Франции стало известно, что в Париже
есть полицейский сержант, пренебрегающий ее письменными эдиктами?
– Н-нет…
– Взять их!
– Господа, – убитым голосом промямлил
сержант. – Извольте проследовать. Не заставляйте, стало быть, силу
применять…
У д’Артаньяна мелькнуло желание выхватить шпагу и силой
проложить себе путь. Судя по лицу Каюзака, его посетила та же нехитрая мысль.
Однако гасконец рассудил здраво, что в этом случае, оказавшись преследуемыми
парижской полицией, они мало чем помогут Анне, а вот драгоценное время потеряют
точно, меж тем как это время можно использовать с выгодой… Полицейский комиссар
в Консьержери прекрасно его помнит как человека кардинала, он вряд ли поверит в
байку о разбойниках… То, что произошло в ратуше, стало известно лишь считанным
людям, Ришелье по-прежнему остается первым министром, более могущественным, чем
сам король… Все быстро вершится. Все обой– дется.
– Пойдемте, Каюзак, – сказал он решительно. –
Господин сержант олицетворяет здесь закон и порядок, а мы с вами как-никак
благонамеренные граждане…
Каюзак, уже приготовившийся заехать ближайшему стражнику
кулаком по темечку, покосился на него с превеликим изумлением, но, убедившись,
что д’Артаньян не шутит, вздохнул и покорился. Вдвоем они вышли на улицу,
оглянувшись на Лорме с выразительным пожатием плеч. Д’Артаньян не сомневался,
что старый слуга, человек битый и тертый, оповестит де Варда или Рошфора об их
аресте даже прежде, чем пленников доведут до Консьер– жери…
Однако получилось иначе. Сержант, вместо того чтобы
скомандовать всему отряду «Марш!», почесал в затылке и громко отдал совершенно
другой приказ:
– А ну-ка, отправляйтесь на улицу Ла Арп и посмотрите,
все ли там спокойно. Есть сведения, что там кто-то собирался устроить дуэль…
Живо, живо! Арестованных я доставлю сам, это государственное дело, и чем меньше
народу о нем знает, тем лучше.
Его подчиненные охотно повиновались – должно быть, им
нисколечко не хотелось впутываться в государственные дела, имевшие скверную
привычку оборачиваться крупными неприятностями даже для мелких свидетелей.
Когда они исчезли за углом, сержант тихонько сказал: