…во мраке ночи сыпались с неба лепестки лилий…
Однако все в его недолгой жизни было не напрасно – и то, что
в ней осталось, и то, чего уже не воротить никогда в этой жизни, в этом мире, а
о другом людям знать до урочного времени не суждено, и это, пожалуй, к лучшему,
а как же иначе…
Когда тоска и боль стали так мучительны, что перестали
ощущаться, заполонив собою весь мир, он протянул руку, обмакнул перо и
аккуратно стряхнул лишние чернила, чтобы не осквернить разлапистой кляксой
бумагу с королевской печатью и собственноручной подписью его величества. И с
застывшим лицом, стараясь выводить буквы как можно аккуратнее и красивее
привыкшей более к шпаге и поводьям рукой, после слов «…жалуем шевалье Шарля де
Батца д’Артаньяна де Кастельмора чином лейтенанта гвардии…» вписал «роты
мушкетеров его высокопреосвященства кардинала».
И не было другой дороги, кроме этой, единственной.
Красноярск, июль 2002