Аллег приподнял воображаемую шляпу.
— Спасибо! Нам повезло его стырить пару дней назад, когда мы проезжали через Левиншир. Как обходилась с тобой дорога в последнее время?
Я потянулся и вздохнул.
— Недурно для одинокого менестреля.
Я пожал плечами.
— Я пользуюсь любым удобным случаем. Одиночке приходится быть осторожным.
Аллег кивнул с понимающим видом.
— Чем нас больше, тем безопаснее! — согласился он, потом кивнул на мою лютню: — Сделай милость, сыграй что-нибудь, пока Анна готовит нам ужин!
— Да пожалуйста! — сказал я, ставя кружку на землю. — А что вам сыграть?
— «Беги из города, лудильщик» знаешь?
— Эту-то? Скажешь тоже!
Я достал из футляра лютню и заиграл. К тому времени, как я дошел до припева, все присутствующие бросили свои дела и стали слушать. Даже Отто показался из-за деревьев: он бросил свой пост и подошел поближе к костру.
Когда я закончил играть, все разразились восторженными аплодисментами.
— Вижу, умеешь! — рассмеялся Аллег. Потом он призадумался и потер губы пальцем. — А не хочешь ли ты ненадолго присоединиться к нам? — спросил он, поразмыслив. — Еще один музыкант нам бы не помешал!
Я призадумался.
— А вы куда движетесь?
— На восток.
— Мне в Северен надо, — сказал я.
Аллег пожал плечами.
— Можем и в Северен, — сказал он. — Если ты не против дать крюка.
— Я так давно не был среди своих… — признался я, окинув взглядом привычные фигуры вокруг костра.
— Один — нехорошее число для эдема руэ, когда ты в дороге, — многозначительно сказал Аллег, поглаживая черную бороду.
Я вздохнул.
— Спроси меня об этом еще раз, утром.
Он хлопнул меня по колену и ухмыльнулся.
— Хорошо! Значит, у нас есть целая ночь, чтобы тебя убедить!
Я убрал лютню и удалился, сославшись на зов природы. Вернувшись, я опустился на колени рядом с Анной, сидевшей возле костра.
— Что вы нам готовите, матушка?
— Похлебку, — отрывисто бросила она.
Я улыбнулся.
— А с чем?
Анна сощурилась.
— С бараниной! — сказала она, как бы говоря: только попробуй возразить!
— Ох, давненько я баранины не ел, матушка! Можно попробовать?
— Обождешь, как и все прочие, — отрезала она.
— Ну, чуть-чуть-то можно? — взмолился я, одарив ее самой своей обаятельной улыбкой.
Старуха набрала было воздуху, потом с шумом выдохнула.
— Ладно, — буркнула она. — Но смотри, если живот скрутит, я буду не виновата!
Я рассмеялся.
— Да, матушка, вы будете не виноваты.
Я потянулся за длинным деревянным половником, зачерпнул, подул, попробовал.
— Ох, матушка! — воскликнул я. — Я целый год ничего вкуснее не пробовал!
— Хм, — сказала она, с подозрением вглядываясь в меня.
— Честное слово, матушка! — искренне сказал я. — Как по мне, тот, кому не понравится эта чудная похлебка, он и не руэ вовсе!
Анна повернулась и снова принялась мешать похлебку. Меня она взмахом руки прогнала прочь, однако выражение ее лица смягчилось.
Я подошел к бочонку с элем, чтобы налить себе еще стаканчик, и вернулся на свой пенек. Гаскин подался ко мне.
— Ты сыграл нам песню. Может, ты и сам не прочь что-нибудь послушать?
— Как насчет «Ловкого флейтиста»? — спросил я.
Он нахмурил лоб.
— Не помню такой песни.
— Ну, про хитрого руэ, который одурачил мужика.
Гаскин покачал головой.
— Боюсь, что не знаю.
Я наклонился за лютней.
— Дай спою! Такую песню нам всем надо знать.
— Выбери что-нибудь другое! — запротестовал Ларен. — Дай я что-нибудь сыграю. Ты же нам уже играл сегодня.
Я улыбнулся ему.
— Я и забыл, что ты флейтист. Тебе понравится! — заверил я его. — Там тоже про флейтиста. К тому же вы будете кормить мое брюхо, а я накормлю ваши уши!
И прежде, чем они успели возразить что-нибудь еще, я заиграл, легко и проворно.
Они хохотали не умолкая. С самого начала, где флейтист убивает мужика, и до самого конца, где он соблазняет жену и дочку убитого. Последние две строчки, в которых селяне убивают флейтиста, я опустил.
Когда я допел, Ларен утер глаза.
— Ха! Да, Квоут, ты прав. Такую песню надо знать. К тому же…
Он бросил взгляд на Киту, сидевшую у костра напротив.
— К тому же эта песня честная. Бабы и впрямь не могут устоять перед флейтистом!
Кита насмешливо фыркнула и закатила глаза.
Мы болтали о том о сем, пока Анна не объявила, что похлебка готова. Все накинулись на еду, прерываясь только затем, чтобы похвалить стряпню.
— Нет, Анна, признайся, — спросил Аллег, умяв вторую миску, — ты ведь прихватила тайком малость перчику, когда мы были в Левиншире?
Анна самодовольно усмехнулась.
— У всех у нас свои секреты, дорогуша, — сказала она. — Не дави на даму.
Я спросил у Аллега:
— А как у вас дела идут в последнее время?
— Недурно! — ответил он с набитым ртом. — Вот три дня тому назад, в Левиншире, все прошло как нельзя лучше.
Он подмигнул.
— Потом сам увидишь.
— Рад это слышать!
— На самом деле, — он заговорщицки подался вперед, — все идет настолько хорошо, что я чувствую в себе прилив неслыханной щедрости. Я готов тебе предложить все, что угодно! Вообще все! Проси что хочешь, и оно твое.
Он подался еще ближе и театральным шепотом произнес:
— Я хочу, чтобы ты знал: это беззастенчивая попытка тебя подкупить, чтобы ты остался с нами. Твой чудный голос поможет нам набить кошелек!
— Не говоря уже о песнях, которым он может нас научить! — вставил Гаскин.
Аллег делано нахмурился.
— Эй, парень, не помогай ему торговаться! У меня такое чувство, что нам и без того нелегко придется.
Я немного поразмыслил.
— Пожалуй, я мог бы и остаться…
Я не договорил и умолк.
Аллег понимающе улыбнулся:
— Но?..
— Но я потребую три вещи.
— Хм, три вещи? — он смерил меня взглядом. — Прямо как в сказке!