— Отвали! — слабо прохрипел Тим.
— Хлебни эля, полегчает, — посоветовал я.
Он кивнул: похоже, ему хотелось найти хоть что-нибудь, что может помочь. Кита налила ему новую кружку.
Девушки к этому времени уже сидели по обе стороны от меня, глядя в костер. Вблизи я разглядел то, чего прежде не заметил. На затылке у Крин багровел синяк. Запястья блондинки просто намяло веревками, а у Крин запястья были растерты и исцарапаны. Однако пахли они чистым. Волосы у них были расчесаны, одежда свежевыстиранная. Кита за ними ухаживала.
Кроме того, вблизи они были куда более хорошенькие. Я приобнял обеих за плечи. Крин дернулась, потом застыла. Элли никак не отреагировала.
Из леса раздался голос Френа:
— Готово! Лампу тебе зажечь?
— Да, пожалуйста! — отозвался я. Потом обвел девушек взглядом и посмотрел на Аллега.
— Не знаю, которую выбрать, — честно признался я. — Возьму, пожалуй, обеих!
Аллег недоверчиво рассмеялся. Потом, видя, что я не шучу, запротестовал:
— Да ты что, брось! Это несправедливо по отношению к нам. К тому же ты все равно не сможешь…
Я откровенно взглянул на него.
— Ну-у, — замялся он, — даже если и сможешь, все равно…
— Это вторая вещь, которую я требую, — торжественно произнес я. — Обеих этих девушек.
Отто издал протестующий возглас, ему эхом отозвались Гаскин и Ларен.
Я примирительно улыбнулся им.
— Только на эту ночь!
Френ и Джош вернулись от моей палатки.
— Скажи спасибо, Отто, что он тебя не потребовал! — сказал Френ толстяку. — Вот Джош выбрал бы тебя, а, Джош?
— Захлопни дырку, Френ! — возмутился Отто. — А то мне тоже как-то нехорошо!
Я встал, закинул на плечо лютню. И повел двух очаровательных девушек, золотоволосую и черноволосую, к своей палатке.
ГЛАВА 131
ЧЕРНАЯ В ЛУННОМ СВЕТЕ
Френ с Джошем отлично потрудились. Палатка оказалась достаточно высокой, чтобы в центре можно было стоять, но сейчас, когда там находились я и две девушки, в ней все равно оказалось тесновато. Я мягко толкнул златовласку Элли на постель, устланную толстыми одеялами.
— Садись, — мягко сказал я.
Видя, что она не реагирует, я взял ее за плечи и усадил. Она позволяла двигать себя как угодно, но ее голубые глаза были расширены и пусты. Я осмотрел ее голову в поисках ран. Ран я не обнаружил и понял, что она просто в глубоком шоке.
Я порылся в дорожном мешке, высыпал в чашку немного толченого листа, добавил воды из своего меха. Сунул чашку в руки Элли, она машинально взяла.
— Выпей, — подбодрил ее я, пытаясь воспроизвести тон, которым иногда говорила Фелуриан, добиваясь моего безоговорочного подчинения.
Может, это подействовало, а может, она просто хотела пить. Как бы то ни было, Элли осушила чашку до дна. Взгляд у нее остался таким же отсутствующим, как и прежде.
Я отсыпал в чашку еще немного толченого листа, наполнил чашку водой и протянул питье черноволосой девушке.
Мы стояли так несколько минут, я с протянутой рукой, она с руками, опущенными вдоль боков. Наконец она моргнула, ее взгляд сфокусировался на мне.
— Что ты ей дал?
— Толченую велию, — тихо ответил я. — Это противоядие. В похлебке была отрава.
Судя по ее взгляду, она мне не поверила.
— Я похлебки не ела.
— В эле тоже была отрава. Ты пила, я видел.
— Это хорошо, — сказала она. — Я хочу умереть.
Я тяжело вздохнул.
— Она тебя не убьет. Тебе просто станет плохо. Тебя стошнит, и ты пару дней будешь мучиться от судорог.
Я снова протянул ей чашку.
— А тебе не все равно, убьют они меня или нет? — монотонным голосом спросила она. — Не убьют сейчас — убьют потом. Я бы лучше умерла, чем…
Она стиснула зубы и не договорила.
— Это не они тебя отравили. Это я их отравил, но и тебе немного досталось. Мне очень жаль, но это питье облегчит твои страдания.
Взгляд Крин слегка дрогнул и снова сделался жестким, как сталь. Она взглянула на чашку, потом устремила глаза на меня.
— Если оно безвредное, выпей сам!
— Не могу, — объяснил я. — Оно меня усыпит, а мне многое нужно сделать нынче ночью.
Крин метнула взгляд на меховое ложе, раскинутое на полу палатки.
Я улыбнулся самой что ни на есть мягкой и грустной улыбкой.
— Нет, не в этом смысле.
Она по-прежнему не шелохнулась. Мы долго стояли так. Из леса послышались сдавленные звуки — кого-то тошнило. Я вздохнул и опустил чашку. Посмотрев на постель, я увидел, что Элли уже свернулась калачиком и уснула. Ее лицо выглядело почти спокойным.
Я глубоко вздохнул и снова посмотрел на Крин.
— У тебя нет причин мне доверять, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — После всего, что с вами случилось. Но я надеюсь, что ты мне все же доверишься.
И снова протянул ей чашку.
Она, не моргнув, встретила мой взгляд и протянула руку за чашкой, осушила ее одним глотком, слегка поперхнулась и села. Глаза у нее оставались жесткие, как мрамор. Она смотрела в стенку палатки. Я тоже сел, чуть в стороне от нее.
Пятнадцать минут спустя она уснула. Я укрыл их одеялом и посмотрел в их лица. Во сне они были даже красивее прежнего. Я протянул руку, чтобы смахнуть прядь волос со щеки Крин. К моему удивлению, она открыла глаза и посмотрела на меня — не холодным мраморным взглядом, как прежде, но темными глазами юной Денны.
Я застыл, не отводя руки от ее щеки. Секунду мы смотрели друг на друга. Потом ее глаза снова закрылись. То ли снадобье подействовало, то ли ее собственная воля подчинилась сну.
Я сел у входа в палатку и положил на колени Цезуру. Гнев полыхал во мне огнем, и вид двух спящих девушек был как ветер, раздувающий угли. Я стиснул зубы и заставил себя думать о том, что здесь произошло, разжигая пламя все сильнее, наполняя себя его жаром. Я глубоко дышал, готовясь к тому, что мне предстояло.
* * *
Ждал я три часа, прислушиваясь к звукам лагеря. До меня долетали приглушенные звуки беседы: общий тон фраз, но не отдельные слова. Беседа затихала, смешиваясь с проклятиями и звуками блевания. Я глубоко и медленно дышал, как учила меня Вашет, расслаблялся, медленно считал вдохи и выдохи.
Потом я открыл глаза, посмотрел на звезды и решил, что пора. Я медленно встал, распрямился, старательно потянулся. В небе висел широкий серп луны, и вокруг было очень светло.
Я медленно пошел к костру. Костер прогорел до тусклых углей, которые почти не освещали пространства между двумя фургонами. Там, привалясь своей огромной тушей к колесу, сидел Отто. Пахло блевотиной.