— По-атурански «температура» означает «жар», — заметил я, обрадовавшись совпадению. — А в жару калят железо, чтобы превратить его в сталь!
Вашет пожала плечами — на нее это особого впечатления не произвело.
— Ну да, с именами такое бывает. Темпи — малое имя, и то в нем содержится довольно много. Вот почему тебе не следует говорить о своем имени, даже со мной.
— Но я же недостаточно знаю ваш язык, чтобы понять, что оно означает! — возразил я. — Должен же человек знать, что значит его имя!
Вашет поколебалась, потом сдалась:
— Оно означает «пламя», «гром» и «сломанное дерево».
Поразмыслив, я решил, что мне это нравится.
— А когда Магуин мне его дала, ты, кажется, была удивлена. Почему?
— Высказывать свое мнение по поводу чужого имени неприлично.
Решительный отказ. Ее жест был таким резким, что смотреть было больно. Она поднялась на ноги и отряхнула руки о штаны.
— Идем, тебе пора дать ответ Шехин.
* * *
Когда мы вошли в комнату Шехин, она жестом пригласила нас сесть. Потом села сама, удивив меня тем, что чуть-чуть улыбнулась. Этот дружеский жест польстил мне чрезвычайно.
— Ну что, решил? — спросила она.
Я кивнул.
— Благодарю, Шехин, но я не могу остаться. Мне нужно вернуться в Северен и поговорить с маэром. Темпи выполнил свои обязательства, когда дорога стала безопасна, но я обязан вернуться и объяснить, что произошло.
Я думал еще и о Денне, но о ней я упоминать не стал.
Шехин сделала изящный жест, сочетающий одобрение и сожаление.
— Выполнять свой долг соответствует летани.
Она серьезно взглянула на меня.
— Помни, у тебя есть меч и имя, но ты не можешь наниматься на службу, как если бы облачился в алое.
— Вашет мне все объяснила, — сказал я. Уверение. — Я позабочусь о том, чтобы мой меч вернули в Хаэрт, если меня убьют. Я не стану обучать кетану и носить алое. — Сдержанное внимательное любопытство. — Но дозволено ли мне говорить людям, что я учился сражаться у вас?
Ограниченное согласие.
— Можешь говорить, что учился у нас. Но не что ты один из нас.
— Разумеется! — сказал я. — И не что я равен вам.
Шехин ответила радостным удовлетворением. Потом сделала другой жест, чуть заметное смущенное признание.
— Это не то чтобы дар, — сказала она. — Ты будешь лучшим бойцом, чем большинство варваров. Если ты станешь сражаться и побеждать, варвары станут думать: «Квоут лишь немного поучился искусству адемов и все равно сделался так грозен! На что же способны они сами?»
Однако.
— А если ты сразишься и потерпишь поражение, они станут думать: «Он ведь изучил лишь часть того, что известно адемам!»
Глаза старухи чуть заметно сверкнули, и она продемонстрировала усмешку.
— Так или иначе, нашей репутации это пойдет на пользу. Так ты послужишь Адемре.
Я кивнул. Готовность и принятие.
— Моей репутации это тоже не повредит, — сказал я. Преуменьшение.
Разговор ненадолго прервался, потом Шехин сделала жест «торжественно и важно».
— Как-то раз, когда мы с тобой говорили, ты спрашивал меня о ринтах. Помнишь? — сказала Шехин. Я краем глаза увидел, как Вашет неловко заерзала в своем кресле.
Я с воодушевлением кивнул.
— Я вспомнила одну историю о них. Хочешь ли ты ее услышать?
Я ответил самым горячим интересом.
— Это история древняя, древняя, как само Адемре. Ее всегда пересказывали слово в слово. Готов ли ты ее выслушать?
Чрезвычайно официально. Судя по ее тону, это была часть некоего ритуала.
Я снова кивнул. Искренняя мольба.
— Здесь, как и во всем, есть свои правила. Я расскажу эту историю только один раз. После этого тебе нельзя будет о ней говорить. После этого тебе нельзя будет задавать вопросы.
Шехин обвела взглядом нас с Вашет. Глубокая серьезность.
— Об этом можно будет говорить не ранее, чем ты проспишь тысячу ночей. Вопросы можно будет задавать не ранее, чем пройдя тысячу километров. Теперь, когда ты знаешь все это, желаешь ли ты услышать ее?
Я кивнул в третий раз, испытывая нарастающее возбуждение.
Шехин заговорила чрезвычайно торжественно:
— Было некогда великое царство, населенное великим народом. То было не Адемре. Они были тем, чем было Адемре до того, как мы стали самими собой.
В те же времена они были самими собой, прекрасными и могучими женами и мужами. Они пели песни силы и сражались не хуже Адемре.
Было у них великое государство. Имя того государства ныне забыто. Оно и не имеет значения, ибо государство то пало, и с тех пор земля раскололась и небеса изменились.
В государстве том было семь городов и один. Имена семи городов забыты, ибо их постигло предательство и время уничтожило их. И один город тоже был уничтожен, но имя его сохранилось. Он звался Тариниэль.
У государства был враг — у любой силы есть враги. Однако враг был не настолько могуч, чтобы его повергнуть. И сколько враг ни дергал, ни тянул, государство стояло прочно. Имя врага известно, но оно подождет.
Поскольку враг не мог одолеть государство силой, он копошился, точно червь в яблоке. Враг противоречил летани. Он отравил еще семерых, настроил их против государства, и они забыли летани. Шестеро из них предали города, что им доверились. Шесть городов пали, и имена их забыты.
Один же вспомнил летани и не предал города. Тот город не пал. Один из них вспомнил летани, и у государства осталась надежда. На один непадший город. Но даже самое имя того города забыто, погребено во времени.
Семь же имен известны. Имя одного и шестерых, что следуют за ним. Семь имен пережили падение государства, и расколовшуюся землю, и изменившиеся небеса. Семь имен сохранились в долгих странствиях Адемре. Семь имен известны, имена семерых предателей. Помни их и знай по их семи знакам:
Цифус синим пламя творит,
Стеркус в рабстве у железа.
Ферул хладен и глазом черен,
Уснеа всюду несет разложение.
Даценти в сером вечно молчит.
Бледная Алента порчу приносит.
И последний, семи владыка:
Жуткий. Мрачный. Бессонный. Трезвый.
Алаксель носит иго тьмы.
ГЛАВА 129
ИНТЕРЛЮДИЯ
РАСКАТЫ ШЕПОТА
— Реши! Нет! — вскрикнул Баст. Лицо у него было ошеломленным. — Прекрати!