– Пока пусть он останется там, где находится сейчас.
Магический кристалл отдан ей на хранение Джонасом, который получил его от
Фарсона, в этом я не сомневаюсь. И его повезут на запад вместе с остальным
добром. В этом тоже сомнений быть не может. Мы возьмем его, когда будем
разбираться с нефтью и людьми Фарсона.
– Ты увезешь его с собой?
– Увезу или разобью. Скорее всего увезу, чтобы отдать отцу,
но это сопряжено с риском. Кристалл очень могущественный.
– Допустим, она увидит твои планы? Допустим, предупредит
Джонаса или Кимбу Раймера?
– Если она не увидит, как мы отнимаем у нее любимую игрушку,
не думаю, что она воспрепятствует исполнению наших планов. Полагаю, мы нагнали
на нес страха, а если она подпала под магию шара, то уже не может оторваться от
него, ей нет дела ни до чего другого.
– Но она его не отдаст. Она захочет, чтобы шар остался при
ней.
Быстрый шел по тропе, проложенной в лесу вдоль берега. Через
редеющие ветви они уже видели серые камни стены, окружающей Дом-на-Набережной,
с востока на них накатывал шум прибоя.
– Ты сможешь проникнуть во дворец незамеченной, Сюзан?
– Конечно.
– И ты знаешь, что должна делать ты, а что – Шими?
– Да. Давно мне не было так хорошо. Голова такая ясная,
словно отчистилась от тумана.
– Если так, благодарить надо Алена. Мне такое не под силу.
– В его руках волшебная сила?
– Да.
Они достигли калитки. Сюзан легко соскользнула на землю. Он
тоже спешился, встал рядом, обнял девушку за талию. Она смотрела на луну.
– Посмотри, она уже так пополнела, что начинает проглядывать
лицо Демона. Видишь его?
Линия носа, намек ухмылки. Глаза еще нет, но да, он видел
Демона.
– Он так пугал меня, когда я была маленькая. – Сюзан
говорила шепотом, помня о близости дворца. – В полнолуние я даже закрывала
ставни. Я боялась, что Демон увидит меня, спустится и заберет к себе, чтобы
съесть. – Ее губы дрожали. – Дети такие глупые, не правда ли?
– Иногда.
В детстве он не боялся Демонической Луны, но боялся той, что
округлялась сейчас с каждой ночью. Будущее окутала тьма, и узкой была тропа,
ведущая к свету. – Я люблю тебя, Сюзан. Люблю всем сердцем.
– Я знаю. И я люблю тебя. – Она поцеловала его в губы,
приложила руку к своей груди, потом поцеловала теплую ладонь. Он крепко обнимал
ее, а она, над его плечом, смотрела на полнеющую луну.
– Неделя до дня Жатвы. – Fin de ano [завершение года
(исп.).], как называют его vaqueros и labradoros [земледельцы (исп.).]. Как это
время называют в твоей земле?
– Примерно так же. У нас оно называется закрытие года.
Женщины раздают всем маленькие подарки и поцелуи.
Сюзан тихонько рассмеялась:
– Может, твоя земля не покажется мне чужой.
– Лучшие поцелуи тебе придется приберечь для меня.
– Я приберегу.
– Что бы ни случилось, мы будем вместе, – твердо заявил
Роланд, но над ними, в звездном небе, усмехалась Демоническая Луна, словно
зная, какое им уготовано будущее.
Глава шестая
Закрытие года
1
Вот и приходит в Меджис fin de ano, называемое во Внутренних
феодах закрытием года. Приходит, как и тысячу раз до того… или десять тысяч,
или сто тысяч. Никто не может сказать точно: мир «сдвинулся», и время стало не
таким, как прежде. В Меджисе есть поговорка: «Время – лицо на воде».
На полях мужчины и женщины в перчатках, одетые в самые
толстые пончо, добирают остатки картофеля. Ветер дует с востока на запад,
сильный ветер, пронизывающий, и в холодном воздухе стоит запах соли… запах, что
слезы. Los campensinos [крестьяне (исп.).] работают весело, говоря о том, как
славно погуляют на дне Жатвы, но они чувствуют разлитую в воздухе грусть: год
уходит. Убегает от них, как вода в реке, и хотя никто об этом не упоминает, все
знают.
В садах смеющиеся парни снимают с верхушек последние яблоки
(теперь, когда ветер дует не переставая, женщин до такой работы не допускают).
Над ними по ярко-синему небу эскадрильи гусей тянутся к югу, выкрикивая на лету
хрипловатое adieux [прощай (фр.)].
Маленькие рыбацкие баркасы уже вытащены из воды. Их
владельцы шкурят и красят корпуса. Работают они голые по пояс, несмотря на
ледяной ветер, и поют. Поют старые, передаваемые из поколения в поколение
песни…
Я хозяин бездонных и синих морей,
Вот и все, чем я славен и горд.
Полный невод тяну я с добычей своей,
Да помогут мне ангел и черт.
Я хозяин глубин этих темных и волн,
Всех бескрайних полей голубых.
И качается легкий и маленький челн
На просторах владений моих!
[перевод Наталии Рейн.]
…и иногда маленький бочонок грэфа перекочевывает от одного
баркаса к другому. В бухте остались только большие шхуны. Они меряют ее
широкими кругами, проверяя заброшенные сети. Точно также сторожевой пес обегает
вверенное ему стадо овец. В полдень поверхность воды яростно сверкает в лучах
осеннего солнца, а мужчины сидят на палубах скрестив ноги, перекусывают. Они
знают, что вся эта красота принадлежит им… по крайней мере до того времени, как
налетят серые зимние шторма, заплевывая их ледяным дождем и снегом.
Завершается, завершается год. Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и горят по
вечерам праздничные фонарики, а руки пугал выкрашены в красный цвет. Везде
красуются амулеты, приносящие урожай, и хотя женщины на улицах и рынках часто
целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы или щеки для поцелуя, половые
контакты сходят на нет. Они возобновятся (да еще как!) в ночь Жатвы. Чтобы на
Полную Землю принести обычный урожай младенцев.
На Спуске лошади носятся галопом, словно понимая (скорее
всего так оно и есть), что дни их свободы сочтены. А при особо сильных порывах
ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме зад. На ранчо с окон
снимают сетчатые рамы и устанавливают ставни. В громадных кухнях ранчо и –
меньших по размерам – ферм никто не пытается сорвать жатвенный поцелуй, а о
сексе просто не думают. Это время заготовок и переработки урожая, так что
работа там начинается задолго до рассвета, а заканчивается куда как позже
заката. И стоит запах яблок и свеклы, фасоли и моркови, тушащегося мяса.
Женщины работают весь день, в постель падают замертво, чтобы рано утром вновь
подниматься и идти на кухню.