– Я спрашиваю: платят хорошо? Воздушным офицерам? – В
голосе коменданта звучало неподдельное любопытство. – Видел я летных
немчуков, и американцев в штате Охайо – як сыр в масле катались, чистой воды
шляхетство... Жалованье приличное?
– Мне хватает, – сказал Спартак.
– А сколько, если не военная тайна?
– Устрицами каждый день завтракал, – сказал Спартак
хмуро. – А шампанским сапоги протирал для блеска.
– Я серьезно, не жартобливо...
– Вам-то зачем? В протокол допроса все равно не подошьешь.
– Ради общего познания жизни, – серьезно сказал Панас.
– Врете, дядьку, – сказал Спартак. – От жадности
все. У вас вон нос побелел от жадности...
– Не от жадности, а...
Протарахтела короткая автоматная очередь – и Кость, нелепо
взмахнув руками, кулем повалился с облучка. Безымянный успел взмыть на ровные
ноги и даже вскинуть винтовку, разворачиваясь в ту сторону, откуда прозвучали
выстрелы, – но вторая очередь сбросила его с брички, и он так же безжизненно
грянулся оземь.
Спартак не рассуждал – некогда было. Он попросту ухватил
левой рукой дуло пистолета, пригибая его вниз, а правой от всей души с
превеликим энтузиазмом и готовностью вмазал коменданту по скуле – аж чавкнуло
под кулаком. Быстренько выкрутил пистолет из сильных пальцев, пользуясь
моментом.
Встрепенувшаяся было лошадка попятилась, храпя, на узде –
или как там она именуется – повис человек в немецком маскировочном комбинезоне,
с бело-красной повязкой на рукаве и болтающимся на плече незнакомым автоматом –
короткий, с толстым дулом и горизонтальным магазином, а вместо приклада –
выгнутая железная труба.
Еще двое, одетые точно так же, возникли у заднего колеса
брички, один проворно выдернул за ворот все еще не очухавшегося Панаса, бросая
наземь, а второй в полете добавил пану коменданту кулаком по роже. На Спартака
это зрелище подействовало крайне умилительно: кто еще мог так вот обращаться с
полицаями, как не...
Лошадь похрапывала, но стояла спокойно, человек в
комбинезоне – рыжеватого оттенка, просторном – держал ее умело и цепко.
Наклонившись, Спартак подобрал «парабеллум». Один из автоматчиков ухмыльнулся
ему во весь рот и, демонстративно постучав себя кулаком по груди, выкрикнул:
– Америка – то бардзо добже! Америка – дир франд!
Второй тоже улыбался в шестьдесят четыре зуба, махал сжатым
кулаком и выкрикивал что-то совершенно неразборчивое. Сразу видно было, что оба
переигрывают, как плохие актеры, – из самых лучших побуждений вообще-то.
Третий, не обращая на них внимания, нагнулся над лежащими, проверяя, как там с
ними обстоит дело. Все трое были совсем молодыми парнями простоватого вида.
Теперь Спартак рассмотрел кокарду у них на фуражках – орел с
поднятыми крыльями, упершийся лапами в нечто вроде полумесяца с большими
буквами «WP». Тот же орел и те же буквы – на бело-красных нарукавных повязках.
Причем орел, это сразу бросилось в глаза, был украшен короной. Довоенного
фасона орелик, а значит, партизаны сии...
Появился четвертый, точно такого же облика, разве что
автомат у него на шее висел немецкий, а в руке он держал большой незнакомый
пистолет, чью марку Спартак с ходу не смог определить. Судя по тому, как
подобрались пареньки, новоприбывший был определенно командиром.
Мимоходом улыбнувшись Спартаку – вполне дружелюбно, но коротко,
– он прошел мимо, остановился над очухавшимся Панасом и, нехорошо сузив глаза,
произнес:
– О, пане комендант постерунковы... Як ми бардзо пшиемне
споткач пана...
Дальнейшее Спартак попросту не разобрал: сплошные «пши» и
«пжи». Но вряд ли это была приятная светская беседа: лицо у лежавшего навзничь
Панаса закаменело в смертной тоске – Спартак видывал такое выражение, когда
человек оказывается нос к носу с костлявой бабусей, которая всюду шляется с
косой...
Командир добавил что-то еще – короткое, презрительное.
Наблюдая за ним, Спартак отметил для себя: «Порода...» У командира было
классическое лицо белогвардейца из советских фильмов: узкое, сухощавое,
аристократическое.
Панас, лежа на спине, неловко полез в карман, вытащил
портсигар и протянул его стоявшему над ним партизану. Тот, чуть наклонившись,
выдернул из пальцев коменданта тяжелую сигаретницу, так, чтобы не
соприкоснуться руками, выпрямился.
И с холодным, непроницаемым выражением породистого лица
поднял пистолет. Выстрел, другой, третий... Был человек, хоть и поганый, –
и не стало человека. Впрочем, Спартака это печальное для кого-то событие
нисколечко не огорчило.
Командир отдал какой-то приказ и запрыгнул в бричку рядом со
Спартаком, все еще неуклюже сжимавшим в руке «парабеллум». Один из автоматчиков
прыгнул на облучок и подхлестнул лошадь, а остальные моментально растворились в
лесу. Бричка понеслась в прежнем направлении. Где-то неподалеку, Спартак слышал
отчетливо, разгоралась пальба – одиночные винтовочные выстрелы, азартные
автоматные очереди, солидное тарахтение пулемета.
Как раз в том направлении они и мчались. «Весело у них
тут», – подумал Спартак, по-хозяйски пряча пистолет в карман. Поймав на
себе взгляд командира, вполне доброжелательно ему улыбнулся.
Тот лихо отдал честь, бросив два пальца к козырьку
украшенной коронованным орлом фуражки, четко выговорил:
– Ротмистр Доленга-Скубиньски, швадрон...
А дальше Спартак опять ничего не понял. Чтобы
соответствовать моменту, он тоже отдал честь по всем правилам, но решил пока
что излишне не откровенничать и пробормотал:
– Лейтенант Котляр... – и зашелся в натуральном кашле,
притворяясь, что глотку у него напрочь забило пылью.
«Ротмистр, – подумал он, – надо же. Как в книжках.
Надо полагать, довоенный ротмистр, а значит, возможны осложнения. Не питает
ихнее довоенное офицерье особой приязни к Советскому Союзу, чего там...
И все ж таки спасибо тебе, бомбардир Павлов, за американский
комбез – не то, право слово, болтаться бы мне на первой же попавшейся крепкой
веточке: патроны наверняка пожалели бы, сучары...
Ну хорошо. А как дальше-то выдавать себя за американца?
По-ихнему-то я ни бум-бум...»
Наступило неловкое молчание – ротмистр, несомненно,
принимавший Спартака отнюдь не за советского летчика (те двое ведь не с
бухты-барахты лепетали насчет Америки, видимо, комбинезончик распознали),
английским явно не владел. Он только со слегка сконфуженным видом показал на
Спартака пальцем, раздельно выговорил:
– Америка... – ткнул себя пальцем в грудь,
сказал: – Польска... – и сцепил обе руки в братском пожатии.
Спартак с умным видом покивал, улыбаясь спасителю почти что
искренне. Бричка вылетела на открытое пространство, справа показалась деревня.
Там что-то нешуточно горело, над крышами вставал столб черного дыма, видно
было, как мечутся люди. От деревни неслись еще две брички, набитые вооруженными
людьми, а замыкала строй самая натуральная тачанка, запряженная парой, правда,
не похожая на легендарные буденновские: облучок и открытая платформа, на
которой установлен на треноге «Максим» без щитка. Пулеметчик в военной форме и
каске незнакомого образца все еще палил по деревне – сразу видно, без особой
стратегической надобности, просто не хотел упускать случая. И возница на
облучке был в такой же форме, в начищенных сапогах – и у обоих бело-красные
нарукавные повязки. «Серьезно у них тут все оборудовано, – отметил
Спартак. – Форма, кокарды, все такое прочее...»