– Тебе когда рожать? В октябре? – спрашивал Иван Васильевич
жену. – Ну и не тревожься – вернемся мы в октябре. Ежели же я дождусь твоих
родин и выйду по осени, опять в снегу и грязи завязнем. Дело Курбский говорит –
надо идти на Казань посуху, в июле выступать, и не позднее. Нешуточное дело –
столько пушек за собой тащить. А войску собирается – не счесть. Обидно будет,
если этакая силища завязнет в распутицу где-нибудь под Свияжском.
Анастасия втихомолку злилась на князя Андрея Михайловича за
его, безусловно, правильные советы, пусть они даже совпадали с ее собственными
мыслями, злилась на Сильвестра и Алексея Федоровича Адашева, которые, конечно,
тоже подстрекали царя к выступлению и внушали ему уверенность в удаче.
Конечно, они подстрекали его! Однако не только в этом было
дело…
Еще когда Иван только заявил о своих правах на престол и эта
весть разнеслась по всем землям, он получил письмо от казанской царевны
Горшанды, сестры царя Мухаммед-Амина, кое было ему перетолмачено сведущими в
татарской грамоте людьми. Оказывается, когда Мухаммед-Амин был изгнан из Казани
Сафа-Гиреем, Горшанда увидела сон, который ее очень встревожил. Она была
научена бесовскому волхвованию и сразу отправилась в некий улус на берегу
Камы-реки. Еще при старых булгарах было здесь капище, а ныне на развалинах мечети
обитал бес, оттого место и звалось Бесовым городищем. В старину собиралось сюда
множество людей с просьбами и мольбами: пожаловать богатства или исцелить от
болезни, извести недруга или причаровать любовь, и тем, кто приносил хорошие
жертвы, бес помогал, а явившихся с пустыми руками топил в реке.
Сюда и прибыла царица Горшанда, напуганная своим сном.
Принеся богатые дары, она вместе со своими мурзами девять дней и ночей
пролежала на земле, слушая, не заговорит ли бес. Уже не чаяли дождаться ответа,
как на десятую ночь раздался его голос – тихий, едва слышный, а ведь раньше,
бывало, он ревел и рычал так, что деревья клонились к земле и глохли испуганные
кони!
– Зачем терзаете меня и досаждаете мне просьбами? –
простонал подземный глас. – Нет вам больше от меня помощи, нет мне больше здесь
жизни. Изгоняет меня сила Христова! Грядет московский царь, который воцарится в
земле этой и просветит ее святым крещением.
И в то же мгновение из развалин мечети повалил страшный
черный дым, а вместе с ним вылетел огненный змий и сокрылся во черном небе.
Вернувшись в Казань, Горшанда немедля отрядила гонца с
письмом к молодому московскому правителю, написав: «Скоро радость и веселье
Казани обратится плачем и нескончаемой скорбью, заплатим мы за неповинную
христианскую кровь своей кровью, поедят наши тела звери и псы, и отрадней тогда
будет не родившимся и умершим, и не будет больше царей в Казани, кроме русского
царя, ибо искоренится наша вера в этом городе, и будет в нем вера
христианская».
Отослав это письмо, Горшанда бросилась в озеро Кабан.
Иван Васильевич не забыл пророчества Горшанды и знал, что
рано ли, поздно ли, а Бог станет на его сторону и дарует ему победу. В третий
поход он собирался так, как никто и никогда еще не собирался воевать. Ведь
третий раз – решающий. Или русским Бог поможет, или поганым казанцам, а
московского царя лишит всех земных благ.
И вот Кремль опустел. Мужчины ушли с царским войском –
осталась только стража. Женщин тоже почти не было видно. Все следовали примеру
царицы Анастасии, которая затворилась у себя. Она ждала возвращения мужа и
рождения сына.
Отныне допускала Анастасия до себя только просителей,
которым с особой охотой раздавала милостыню, и гонцов, которые чуть не каждый
день являлись из царского войска и с поля боя, так что она была прекрасно
осведомлена обо всех событиях, которые происходили во время пути и осады.
* * *
Выступив на Казань, Иван исполнил просьбу жены и остановился
в Муроме, чтобы отслужить молебен по Петру и Февронии, которых всегда считал
своими родственниками. Дал обет после взятия «ада на земле» поставить над их
мощами каменный собор.[11]
А потом войско, состоявшее из людей нового звания –
стрельцов (они набирались не из крепостных, а свободных и должны были служить
не по случаю, как в старину, а всю жизнь), а также исстари воевавших копейщиков,
пищальников, конных, пушкарей, затинщиков,
[12]
гранатчиков и пешей посошной
рати,[13] сборщиков и окладчиков, посыльных, некоторого количества иноземных
наемников и прочих служилых людей, двинулось дальше. Были здесь и лекари, и
священники, и знатоки осадного дела, и даже судьи. Войско было вооружено
турецкими кривыми саблями и луками, хотя некоторые уже завели себе
дорогостоящие мушкеты и пистоли. Почти у каждого были топор, кинжал и копье.
Знатные вельможи облачены были в латы и кольчуги, а на головах имели шлемы или
шишаки. Прочие воины одеты были кто во что горазд.
13 августа русское войско миновало Свияжск, где уже два года
был воеводою Игнатий Вешняков, а еще через несколько дней встало под стенами
Казани.
А там пророчество Горшанды было уже забыто. Татары не
сомневались, что и этот поход московского царя окончится провалом, тем паче что
первые атаки русских отбили без особого труда.
Не обошлось и без сарацинского колдовства. Осаждающие
ежедневно видели: чуть только станет восходить солнце, на стенах города
появляются то мурзы, то старухи казанские и начинают выкрикивать сатанинские
словеса, непристойно кружась и размахивая подолами в сторону русского войска. И
хотя бы день начинался вполне ясно, немедленно поднимался ветер и припускал
такой дождь, что вся земля обращалась в кашу. Не зря прежде на этом месте
змеиное болото лежало!
В конце концов колдовство татарское дало свои плоды: в
сентябре разразилась страшная буря. Шатры в русском лагере разбросало по земле.
На Волге поднялся настоящий шторм и разбил лодки с провизией для войска.
Осажденные ликовали и с высоты своих укрепленных стен насмехались над «белым
царем». Поднимая одежды, они поворачивались спиной к русским и с непристойными
телодвижениями вопили: «Смотри, царь Иван! Вот как ты возьмешь Казань!»
Иван Васильевич был вне себя от гнева и даже начал пенять на
Бога и просить его о подмоге:
– Осуди, Господи, обижающих меня, и помешай воюющим со мною,
и возьми оружие свое и щит, и приди мне на помощь, и накажи гонящих меня, и
спаси душу мою, ибо твой я!