И вот однажды, когда дошли до озера Кабан, случилась
страшная история. Видимо, больная душа Тимофея в тот день больше прежнего не
давала ему покоя. Не в добрый час попалась ему на глаза Фатима – девушка лет
четырнадцати необыкновенной красоты. Можно было без сомнения сказать, что в ее
жилах течет русская кровь: чернобровая, смуглая, с тонкими чертами лица,
которыми иногда отличаются восточные женщины, она обладала ярко-синими глазами
и роскошной светло-русой косой. Ни о матери своей, ни об отце Фатима ничего не
знала: подобрала ее из милости и воспитала богатая вдова, которой Аллах не дал
своих детей и которая была настолько очарована красивым ребенком, что не думала
о происхождении девочки.
Фатима всегда прятала лицо, потому что многие молодые воины
смотрели на нее разгоревшимися глазами, а некоторые откровенно лелеяли надежду
взять ее в жены, тем паче что она отчасти русской крови. Подобные разговоры
Тимофею Челубееву казались чудовищными и бесили его до крайности.
И вот когда дошли до озера и остановились напоить коней,
Тимофей вдруг кинулся к веренице пленников, схватил на руки Фатиму и бросился с
ней к озеру. На мгновение все оцепенели, и Тимофей уже вбежал в студеные волны
по колено, когда люди спохватились и стали кричать, что, мол, он делает.
– Хочу узнать, в самом ли деле это русская дочь! –
воскликнул в ответ Тимофей. – Тут кое-кто позабыл стоны сестер и кровь братьев
своих во Христе, намерен с басурманкой по венец пойти. Так я хочу всем
показать, что она – отродье вражье!
Мало кто понял смысл его отрывистых криков, однако князь
Андрей Михайлович так и ахнул. Он, как близкий к царю человек, отлично знал и о
пророчестве Горшанды, и о том, что она утопилась именно в озере Кабан, и с тех
пор оно стало губительным для русских людей. Не раз жестокие татаре
развлекались, сталкивая пленных в воду, – и их сразу тянуло ко дну. Сами
казанцы могли прыгать в воду сколько душе угодно и беспрепятственно выходили
потом на берег. Ходили слухи, будто Горшанда стала водяной бесовкой и сама
тянет русских на дно.
– Но ведь если Фатима русская, она потонет! Лишь татарам
озеро Кабан безопасно! – закричал Курбский, исполнившись жалости к несчастной
девушке и пытаясь воззвать к разуму Тимофея.
Однако это было бесполезно. Ратник уже по пояс погрузился в
воду, осторожно нащупывая ногой дно, и никто не осмелился прийти на помощь
Фатиме, которая сначала кричала, а потом лишилась сознания от страха. И тогда
впереди угрожающе вспучилась вода…
Люди на берегу опускались на колени, молились. Все понимали,
что Тимофей решил погубить Фатиму и умереть. И тогда Курбский направил коня в
воду. Он сам не знал, почему отважился на этот отчаянный поступок! Потом, год
спустя, Сильвестр скажет, что на это его надоумил Бог. «А может быть, и
дьявол», – ответит ему князь Андрей Михайлович.
Так или иначе, по Господнему или вражьему наущению, он это
сделал. Вздымая брызги, с отчаянным ржанием, конь князя ринулся в волны, и
Курбский вырвал девушку из рук Тимофея. Это оказалось не трудно сделать, потому
что Челубееву было уже не до пленницы. В это самое время страшная сила потянула
его ко дну, он пытался сопротивляться, кричал…
Перекинув девушку через седло, Курбский хотел протянуть руку
ратнику, однако не смог справиться с конем. Обуянный ужасом скакун рванулся в
сторону и вынес хозяина из воды как раз в то мгновение, когда пенистые омуты
начали подступать к нему.
Оказавшись на берегу, князь обернулся. Вода еще вскипала
бурунами, но вот на глазах успокоилась и сделалась гладкой и ровной, словно
шелковый платок. Озеро было пустынно.
– Прими, Господи, душу раба твоего! – дрожащими губами
прошептал Курбский и передал Фатиму подбежавшим женщинам.
Она скоро пришла в себя и стала спрашивать, каким образом
спаслась; все указывали на Курбского. В легкой кольчуге, без шелома, князь
стоял на взгорке и задумчиво смотрел на коварное озеро. Высокий, могучий, с
открытым лбом, гордым взором и величавой повадкой, Андрей Михайлович был
необычайно красив. Несчастной Фатиме он показался воплощением Бога на земле.
Она глаз не осмеливалась поднять выше гривы серого, в черных яблоках, его
жеребца под красным сафьяновым седлом с позолоченной лукою. Фатима припала к серебряному
стремени, покрывала сапоги князя слезами и поцелуями, клялась служить ему
отныне и вовеки и отдать за него жизнь по первому его слову.
Конь волновался, переступал с ноги на ногу, потряхивал
бляшками и бубенчиками, которые во множестве украшали сбрую. Недоброе чуял?
Курбский усмирил его, потом взял Фатиму двумя пальцами за
подбородок и долго смотрел в восхищенное полудетское лицо. Что увиделось ему в
этих синих, наполненных слезами глазах? Бог весть… И Бог весть почему, князь
вдруг сказал:
– Я окрещу тебя и подарю царице. Служи ей и люби ее, как ты
хочешь служить мне.
Фатима не понимала. Когда ей перетолмачили слова князя, она
склонилась в знак того, что покоряется его воле, однако в голосе звучало
упорство:
– Отдай меня кому хочешь, но служить я буду только тебе!
Вскоре войско двинулось дальше. Во Владимире русские полки
встретила радостная весть: как раз на день Дмитрия Солунского
[14] царица родила
сына!
– Жена подарок сделала и мне, и себе к своим именинам! –
радостно твердил Иван Васильевич: ведь именины у царицы были 28 октября, на
Анастасию Римлянку или, по-русски, Настасью-овчарницу.
Когда дозволено было посетить молодую мать и поздравить ее,
все преподносили богатые подарки и Анастасии Романовне, и младенцу. Князь
Курбский среди всего прочего подарил царице очаровательную синеглазую и
золотоволосую смуглянку по имени Настя. Это была Фатима, окрещенная после
рождения царевича в честь святой мученицы Анастасии и самой царицы.
Анастасия Романовна пришла в восторг от ее красоты, всплакнула
над печальной историей Тимофея Челубеева, сердечно поблагодарила князя
Курбского – и отдала девушку в помощницы мамкам и нянькам маленького царевича.
Так победно и радостно завершилась казанская история.
Глава 5
Антонов огонь
После тяжкой борьбы с Казанью покорение Астрахани прошло,
чудилось Анастасии, почти неприметно, тем паче что про астраханских князей
таких ужастей, как про казанских, не рассказывали, а совсем наоборот.
Астраханцы-де настолько трусливы и изнежены женами, что как услышат о нападении
русских, так сразу надевают доспехи, но не идут врага воевать, а сидят за
пиршественными столами со своими бабами и брешут байки о мнимой доблести.