Впрочем, времени оглядываться не было. Поздравления так и
сыпались, меня хвалили и за лекцию, и за слайды. Но, слава Богу, мне не
пришлось выслушивать развёрнутых оценок моей техники. Потому что сами картины
(плюс несколько карандашных рисунков, которые составляли им компанию)
находились в двух больших подсобках, запертых на крепкие замки. И я раскрыл
важный секрет того, как однорукому человеку выжить на приёме, устроенном в его
честь. Для этого требовалось лишь одно — не выпускать из пальцев завёрнутую в бекон
креветку.
Подошла Мэри Айр, спросила, в силе ли наша договорённость об
интервью.
— Конечно, — ответил я. — Хотя я и не знаю, что ещё смогу
вам сказать. Думаю, этим вечером я выложил всё.
— Мы что-нибудь придумаем, — заверила она, и, будь я проклят,
если не подмигнула из-за очков «кошачий глаз» (мода на которые вернулась из
тысяча девятьсот пятидесятых годов), одновременно протягивая пустой фужер
проходящему мимо официанту. — Послезавтра. A bientot, monsieur.
[135]
— Будьте уверены, — и я едва сдержался, чтобы не сказать,
что с переходом на французский ей следует повременить, пока я не надену берет
а-ля Мане.
Она отошла, поцеловала Дарио в щёку и покинула галерею,
растворившись в благоухающей цветами мартовской ночи.
Подошёл Джек, прихватив два фужера с шампанским. Его
сопровождала Хуанита, моя домоправительница, стройная и изящная в розовом
костюме. Поджаренную на шампуре креветку она взяла, от шампанского отказалась.
Тогда Джек протянул фужер мне, подождал, пока я доем свою креветку и возьму фужер.
Чокнулся со мной.
— Поздравляю, босс… вы их потрясли.
— Спасибо, Джек. Такого критика я действительно могу понять.
— Я глотнул шампанского (в каждом фужере его и было на один глоток) и
повернулся к Хуаните.
— Вы сегодня писаная красавица.
— Gracias, мистер Эдгар, — она огляделась, — это хорошие
картины, но ваши гораздо лучше.
— Спасибо.
Джек спросил у Хуаниты, протягивая ей ещё одну креветку:
— Мы отойдём на минутку?
— Конечно, — ответила она.
Джек потянул меня за одну из эффектных скульптур Герштейна.
— Мистер Кеймен спросил Уайрмана, могут ли они немного
задержаться в библиотеке после того, как все разойдутся.
— Спросил? — Я чуть встревожился. — А почему?
— Он добирался сюда чуть ли не целый день, сказал, что они с
самолётом не слишком ладят. — Джек улыбнулся. — Он сказал Уайрману, что весь
день кое на чём сидел, и теперь ему хочется облегчиться в спокойной обстановке.
Я расхохотался. И в то же время почувствовал, что тронут.
Для человека таких габаритов путешествие на общественном транспорте выливалось
в нелёгкое испытание… и теперь, задумавшись над этим, я вдруг понял, что Кеймен
не смог бы сесть на унитаз в этих крошечных самолётных туалетах. Отлить стоя?
Возможно. На пределе. Но сесть? Он бы не втиснулся в тот узкий проём.
— В любом случае Уайрман решил, что мистер Кеймен заслужил
право на передышку. Сказал, что вы поймёте.
— Понимаю, — кивнул я и подозвал Хуаниту. Она выглядела
очень уж одинокой, сиротливо стояла в своём, вероятно, лучшем наряде, а вокруг
роились эти стервятники от культуры. Я её обнял, она мне улыбнулась. И только я
убедил её взять фужер с шампанским (вместо «маленький» сказал «pequeno
[136]
», и
Хуанита рассмеялась — должно быть, это слово обозначало что-то другое), как в
галерею вошли Уайрман и Кеймен (последний всё с той же подарочной коробкой).
Кеймен просиял, увидев меня, чему я обрадовался больше, чем аплодисментам, даже
когда аплодировали стоя.
Я взял фужер шампанского с подноса, который нёс официант,
сквозь толпу поспешил к Кеймену, вручил ему. Потом, насколько мог, обхватил
одной рукой необъятное тело доктора и прижал к себе. Он же обнял меня так
сильно, что всё ещё дающие о себе знать рёбра завопили от боли.
— Эдгар, вы потрясающе выглядите. Бог добр, друг мой. Бог
добр.
— Вы тоже. Как вы оказались в Сарасоте? Стараниями Уайрмана?
— Я повернулся к моему compadre
[137]
по полосатому зонту. — Твоя работа? Ты
позвонил Кеймену и попросил его стать Таинственным гостем на моей лекции?
Уайрман покачал головой.
— Я позвонил Пэм. Запаниковал, мучачо, видя, как у тебя
трясутся поджилки с приближением этого мероприятия. Она сказала, что после
несчастного случая ты если к кому и прислушивался, так это к доктору Кеймену.
Вот она и позвонила ему. Я и подумать не мог, что он сумеет собраться за такой
короткий срок и прилететь, но… он здесь.
— Я не только здесь, но и привёз подарок от дочерей. —
Кеймен протянул мне коробку. — Хотя вам придётся довольствоваться тем, что у
меня было, потому что ни в какие магазины я не успевал. Боюсь, вы будете
разочарованы.
Внезапно я понял, что это за подарок, и во рту у меня
пересохло. Тем не менее я зажал коробку под культёй, сдёрнул ленту, разорвал
бумагу. Даже не поблагодарил Хуаниту, которая взяла её у меня. Под бумагой
оказалась картонная коробка, которая выглядела, как детский гробик. Конечно же.
Как ещё она могла выглядеть? На крышке я прочитал: «СДЕЛАНО В ДОМИНИКАНСКОЙ
РЕСПУБЛИКЕ».
— Классно, док, — прокомментировал Уайрман.
— Боюсь, у меня просто не было времени для чего-нибудь
получше, — ответил Кеймен.
Их голоса доносились до меня издалека. Хуанита сняла крышку.
Вроде бы передала Джеку. А потом из коробки на меня посмотрела Реба, на этот
раз в красном платье, а не в синем, но всё в тот же белый горошек. И туфли были
такими же — «Мэри Джейнс», чёрные и блестящие, и синтетические рыжие волосы, и
синие глаза, которые говорили: «Ах, ты, противный парниша! Я полежала здесь
столько времени!»
Издалека до меня доносился голос Кеймена:
— Это Илзе позвонила и предложила привезти в подарок куклу,
после того, как поговорила по телефону с сестрой.
«Разумеется, Илзе, — подумал я. Меня окружал гул разговоров
в галерее, очень уж похожий на шуршание ракушек под „Розовой громадой“. Улыбка
„Господи, как мило“ не сползала с моего лица, но, если бы кто-нибудь дотронулся
до моей спины, я бы закричал. — Именно Илзе побывала на Дьюма-Ки. И кто, как не
она, углубилась в джунгли, которые начинались за „Эль Паласио“?»
При всей проницательности доктора Кеймена, не думаю, что он
почувствовал, что что-то идёт не так. Само собой, он провёл день в дороге и был
не в лучшей форме. А вот Уайрман смотрел на меня, чуть склонив голову, и
хмурился. Конечно, он ведь теперь знал меня лучше, чем доктор Кеймен в период
нашего более тесного общения.