…надеюсь, ты составишь компанию на открытии выстаки моих
работ, которое пройдёт 15 апреля в художественной галерее «Скотто» в г.
Сарасотта, штат Флорида, с семи до десяти вечера. На твоё имя заказан билет
первого класса на рейс 22 «Эйр Франс». Вылет из Парижа 15-го в 8:25 утра,
прибытие в Нью-Йорк в 10:15 утра. Тебе так же заказан билет на рейс 496
«Дельты». Время вылета из аэропорта им. Кеннеди в 13:20, прибытие в Сарасоту в
16:30. Лимузин будет ждать тебя в аэропорту и доставит в отель «Ритц-Карлтон»,
где за тобой зарезервирован номер 15 по 17 апреля.
Под последней строчкой была ещё одна стрелка. Я озадаченно
посмотрел на Уайрмана. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, но я
заметил пульсирующую на правом виске жилку. Позже я услышал от него: «Я знал,
что ставлю на кон нашу дружбу, но кто-то должен был что-то сделать, и к тому
моменту мне стало ясно, что ты не собираешься ударить пальцем о палец».
Я перевернул страницу брошюры. Ещё две репродукции. «Закат с
раковиной» слева и рисунок моего почтового ящика, без названия, справа. Очень
ранний рисунок, сделанный цветными карандашами «Винус», но мне понравился
цветок, растущий около деревянного столба (ярко-жёлтый, с чёрным «глазом» по
центру), и вообще на репродукции рисунок выглядел очень неплохо, словно его
нарисовал человек, который знал это дело. Или собирался узнать.
Текст под рисунком был коротким:
Если ты не сможешь приехать, я, безусловно, пойму (Париж —
не ближний свет), но очень надеюсь, что ты приедешь.
Я сердился, но дураком-то не был. Выставка требовала
подготовки. Вероятно, Уайрман решил, что это его работа.
«Илзе, — подумал я. — В этом ему наверняка помогала Илзе».
Я ожидал увидеть ещё одну репродукцию на задней стороне
обложки, но ошибся. Увидел другое, и сердце защемило от удивления и любви.
Отношения с Мелиндой давались мне с трудом, отнимали много сил, но любил я её
ничуть не меньше Илзе, и мои чувства предельно ясно иллюстрировала чёрно-белая
фотография, с линией сгиба посередине и двумя обтрёпанными углами. И фотография
имела право выглядеть старой, потому что Мелинде, которая стояла рядом со мной,
было годика четыре. То есть сфотографировали нас восемнадцатью годами раньше. Она
была в джинсах, ковбойских сапожках, рубашке с длинными рукавами и соломенной
шляпе. Мы только что вернулись из «Плизант-Хилл-фармс» в Техасе, где она иногда
каталась на пони которого звали… Сахарок? Я подумал, что да. В любом случае, мы
стояли на дорожке у нашего первого маленького дома в Бруклин-парк, я — в
линялых джинсах, белой футболке с короткими, закатанными на плечи рукавами, с
зачёсанными назад волосами, бутылкой пива «Грейн белт» в руке и улыбкой на
лице. Линии одну руку сунула в карман джинсов, снизу вверх смотрела на меня, и
отчитавшейся на её лице любви (такой сильной любви!) у меня сжалось горло. Я
улыбнулся, как улыбаются в отчаянной попытке сдержать слёзы. Под фотографией
было написано:
Если ты хочешь угнать, кто ещё приедет, можешь позвонить мне
— 941-555-6166, или Джерому Уайрману — 941-555-8191, или маме. Она, между
прочим, прилетит вместе с моим минесотскими гостями и встретит тебя в отеле.
Надеюсь, ты приедешь… в любом случае люблю тебя, моя
маленькая Пони…
Папуля.
Я закрыл брошюру, которая была и письмом, и приглашением на
выставку, какое-то время молча смотрел на неё. Боялся заговорить.
— Разумеется, это всего лишь макет… — Голос Уайрмана звучал
неуверенно. Другими словами, говорил он в несвойственной ему манере. — Если ты
против, я его выброшу и начну снова. Никаких проблем.
— Ты получил эту фотографию не от Илзе. — Я решился
опробовать голосовые связки.
— Нет, мучачо. Пэм нашла её в одном из старых фотоальбомов.
И сразу всё стало ясно.
— И сколько раз ты с ней беседовал, Джером? Уайрман
поморщился.
— Неприятно, конечно, но, пожалуй, ты имеешь право. Думаю,
раз шесть. Начал с рассказа, что ты попал здесь в сложную ситуацию, завязал на
себя многих людей…
— Какого хера! — обиженно воскликнул я.
— Людей, которые возлагают на тебя большие надежды, доверяют
тебе, не говоря уже о деньгах…
— Я без труда возмещу галерее «Скотто» все деньги,
потраченные на…
— Заткнись, — оборвал меня Уайрман, и никогда ещё он не
говорил со мной таким неприветливым тоном. Да и такого ледяного взгляда у него
я никогда не видел. — Ты же не говнюк, мучачо, вот и веди себя соответственно.
Ты можешь оплатить их доверие? Можешь оплатить потерю репутации, если великий
новый художник, которого они обещали представить потенциальным покупателям, не
появится ни на лекции, ни на выставке?
— Знаешь, Уайрман, на выставку я могу прийти, а вот эта
чёртова лекция…
— Они этого не знают! — прокричал он. Чего там, взревел. И
голос у него был для этого подходящий — голос, от которого в зале судебных
заседаний зазвенело бы в ушах. Элизабет этого не заметила, но сыщики серой
лентой поднялись с кромки воды. — У них уже появилась забавная такая мысль,
что, возможно, пятнадцатого апреля никакой выставки и не будет, что ты заберёшь
свои картины, и они останутся с пустыми залами в самый прибыльный период
туристического сезона, на который у них обычно приходится треть годовой выручки.
— У них нет оснований так думать, — пролепетал я, но моё
лицо горело, как раскалённый кирпич.
— Нет? А как бы ты воспринял подобное поведение в своей
прошлой жизни, амиго? К каким бы пришёл выводам, если бы поставщик, у которого
ты заказал цемент, не привёз бы его вовремя? Или субподрядчик, ведающий
установкой сантехники в новом банковском здании, не приступил к работе в
оговорённый контрактом день? Ты бы чувствовал себя уверенно, имея дело с такими
людьми? Ты бы поверил их оправданиям?
Я молчал.
— Дарио посылает тебе электронные письма с конкретными
вопросами, касающимися организации выставки, но ответов не получает. Он и
другие звонят по телефону и слышат квёлое: «Я об этом подумаю». Они бы
занервничали, даже если бы имели дело с Джейми Уайетом или Дейлом Чихули,
[122]
но ты — не первый и не второй. Если на то пошло, ты — человек с улицы. Поэтому
они звонят мне, и я делаю всё, что могу… в конце концов, я — твой грёбаный
агент… но я же не художник, как по большому счёту и они. Мы — таксисты, которые
пытаются принять роды.
— Я понимаю.
— А я — нет! — Он вздохнул. Тяжело вздохнул. — Ты говоришь,
что с лекцией у тебя всего лишь сценический мандраж, и ты собираешься прийти на
выставку. Я знаю, отчасти ты в это веришь, но, амиго, должен сказать, есть в
тебе и другая часть, которая не имеет ни малейшего желания появляться в галерее
«Скотто» пятнадцатого апреля.