— Придержите кресло, а не то оно перевернётся! — проревел
Уайрман, но я не мог. У меня была только одна рука, и Элизабет вцепилась в неё
мёртвой хваткой.
Хэдлок схватился за одну из ручек, и кресло завалилось не
назад, а вбок, ударилось о стол Джимми Йошиды. Припадок набирал обороты, мисс
Истлейк трясло, бросало взад-вперёд, как марионетку. Сеточка для волос сползла
и теперь елозила по ним из стороны в сторону, сверкая под флуоресцентными
лампами. Ноги дёргались, одна из красных туфелек свалилась. «Ангелы хотят
носить мои красные туфли»,
[160]
— подумал я, и, словно в ответ на мои слова,
кровь хлынула из носа и рта Элизабет.
— Держите её! — крикнул Хэдлок, и Уайрман бросился на ручки
кресла, чтобы удержать в нём Элизабет.
«Это сделала она, — хладнокровно подумал я. — Персе. Кем бы
они ни была».
— Я её держу! — отозвался Уайрман. — Ради Бога, вызовите
«скорую»!
Хэдлок обежал стол, снял трубку, набрал номер.
— Твою мать! Длинный гудок!
Я выхватил у него трубку.
— Нужно набирать девятку для выхода в город, — сказал я и
принялся сам нажимать кнопки, придерживая плечом трубку возле уха. Когда
спокойный женский голос на другом конце провода спросил, что случилось, я смог
всё объяснить. Но вот адрес не вспомнил. Забыл даже название галереи.
Я передал трубку Хэдлоку и вокруг стола направился к
Уайр-ману.
— Господи Иисусе, — прошептал он. — Я знал, что нельзя нам
привозить её сюда. Я знал… но она так настаивала.
— Она без сознания? — Я вглядывался в ??лизабет, привалившуюся
к спинке кресла. Её открытые глаза невидяще смотрели в какую-то точку в дальнем
углу. — Элизабет? — Ответа не последовало.
— Это был инсульт? — спросил Уайрман. — Никогда не слышал,
чтобы он вызывал такие судороги.
— Никакого инсульта, — ответил я. — Что-то заткнуло ей рот.
Поезжай с ней в больницу…
— Разумеется, я…
— И если она скажет что-нибудь, слушай внимательно. Подошёл
Хэдлок.
— В больнице её ждут. «Скорая» подъедет с минуты на минуту.
— Он сурово глянул на Уайрмана, потом его взгляд смягчился. — Ох, да ладно.
— Что «ладно»? — переспросил Уайрман. — Что значит это ваше
«ох, да ладно»?
— Если что-то подобное должно было случиться, где,
по-вашему, она бы хотела, чтоб это произошло? Дома в постели или в одной из
галерей, где она провела столько счастливых дней и ночей?
Уайрман шумно вздохнул, кивнул и, опустившись на колени
рядом с Элизабет, начал поправлять ей волосы. Её лицо пошло красными пятнами, а
горло раздулось, будто что-то вызвало сильнейшую аллергическую реакцию.
Хэдлок запрокинул голову Элизабет назад, пытаясь облегчить
её дыхание. А вскоре мы услышали быстро приближающуюся сирену «скорой помощи».
viii
Выставка тянулась и тянулась, и я оставался её главным
действующим лицом. Отчасти из-за усилий, затраченных Дарио, Джимми и Элис, а
главным образом — ради Элизабет. Я думал, она бы этого хотела. Мой миг славы —
так она называла эту выставку.
Но на праздничный обед я не пошёл. Извинился и отправил
вместо себя Пэм и девочек заодно с Кейменом, Кэти и несколькими другими гостями
из Миннесоты. Наблюдая за их отъездом, я вдруг вспомнил, что никого не попросил
довезти меня до больницы. Я стоял перед зданием галереи, теша себя надеждой,
что Элис Окойн ещё не уехала, когда рядом остановился старенький «мерседес».
Стекло передней дверцы опустилось.
— Садитесь, — донёсся из салона голос Мэри Айр. — Если вы
собрались в Мемориальную больницу, я вас подвезу. — Заметив, что я колеблюсь,
она криво улыбнулась: — Мэри сегодня практически не пила, уверяю вас, и в любом
случае после десяти вечера улицы Сарасоты пусты. Старики глотают прозак и
запивают его виски, устраиваясь поудобнее, чтобы смотреть Билла О'Райли по
ТиВо.
Я сел. Дверца лязгнула, закрываясь, и в какой-то момент мне
показалось, что мой зад вот-вот коснётся асфальта Пальм-авеню. Но проседание
всё-таки прекратилось.
— Послушайте, Эдгар… — Мэри замялась. — Я всё ещё могу
называть вас Эдгаром?
— Естественно. Она кивнула.
— Прекрасно. Я не очень-то помню, как мы расстались. Иногда,
когда я сильно напиваюсь… — Она пожала костлявыми плечами.
— Мы расстались лучшими друзьями.
— Это хорошо. Что же касается Элизабет… хорошего тут мало.
Верно?
Я кивнул, не решаясь произнести хоть слово. Машин на улицах
практически не было, как и обещала Мэри. Тротуары просто вымерли.
— У неё и Джейка Розенблатта какое-то время был роман. Очень
серьёзный.
— И что произошло? Мэри покачала головой.
— Точно не знаю. Если бы вы заставили меня поделиться своим
мнением, я бы сказала, что она слишком привыкла быть себе хозяйкой, чтобы
принадлежать кому-то ещё. На время — да, но не более того. А Джейк так и не
смог её забыть.
Я помнил, как он сказал: «На хер правила, мисс Истлейк», — и
задался вопросом, а как он называл её в постели? Определённо не мисс Истлейк.
Но размышления такого рода были грустны и бесполезны.
— Может, оно и к лучшему, — продолжила Мэри. — Она теряла
форму. Если б вы знали её в расцвете лет, то понимали бы, что она не хотела
запомниться людям такой.
— Мне бы очень хотелось знать её в те годы.
— Могу я что-нибудь сделать для вашей семьи?
— Нет, — ответил я. — Они обедают с Дарио, Джимми и всем
штатом Миннесота. Я присоединюсь к ним позже, если смогу. Может, к десерту… И я
снял номер в «Ритце», где проведу ночь. Если не получится вечером, увижусь с
ними утром.
— Это хорошо. Они милые люди. И понимающие.
Пэм, похоже, теперь действительно понимала меня лучше, чем
до развода. Разумеется, ведь теперь я был художником из Флориды, а не
супругом-психопатом из Миннесоты. Или, того хуже, супругом-убийцей.
— Я собираюсь расхвалить вашу выставку до небес, Эдгар.
Сомневаюсь, что этим вечером мои слова что-то значат для вас, но, думаю, потом
мои похвалы принесут плоды. Ваши картины удивительные.