Лизи подумала: Чрезмерен этот мир для нас.
Лизи подумала: Кто это написал?
[97]
И, как часто случалось,
за этой мыслью пришла вторая: Скотт точно знал.
Да, Скотт знал. Она подумала о нём, во всех этих номерах
мотелей, склонившемся над портативной пишущей машинкой (СКОТТ И ЛИЗИ, РАННИЕ
ГОДЫ), и позже, с лицом, подсвеченным дисплеем ноутбука. Иногда с сигаретой,
которая дымилась в стоящей рядом пепельнице, иногда со стаканом, всегда с
прядью волос, падающей на лоб. Подумала о нём, лежащем на ней на этой самой
кровати, бегающем за ней в том ужасном доме в Бремене (СКОТТ И ЛИЗЗИ В
ГЕРМАНИИ), оба голые и смеющиеся, сексуально озабоченные, но не счастливые, тогда
как грузовики и легковушки грохотали на кольцевой развязке выше по улице. Она
подумала о его руках, обнимающих её, о всех тех разах, когда его руки обнимали
её, о его запахе, о его щетине на щеке, прижимающейся к её щеке, и подумала,
что продала бы душу, да, свою бессмертную долбаную душу ради того, чтобы
услышать, как внизу хлопнула дверь, и он идёт по коридору с криком: «Эй, Лизи,
я дома… всё по-прежнему?»
Замолчи и закрой глаза.
Голос был её, но почти что и его, очень хорошее подражание,
вот Лизи и закрыла глаза и почувствовала первые слёзы, слёзы утешения,
просачивающиеся сквозь полог ресниц. Есть много такого, чего они не говорят
тебе о смерти, она познала это на собственном опыте, но одна из самых главных
недомолвок — время, которое требуется любимому человеку, чтобы умереть в твоём
сердце. «Это секрет, — думала Лизи, — и должен быть секретом, потому что у кого
может возникнуть желание сближаться с другим человеком, если они будут знать,
сколь тяжёлым станет расставание? В твоём сердце любимые умирают постепенно, не
так ли? Как комнатное растение, которое никто не поливает, потому что ты,
отправившись в поездку, забыла отдать его соседке, и это так печально…»
Она не хотела думать о грусти и печали, не хотела думать о
своей изуродованной левой груди, в которую вновь начала заползать боль. Вместо
этого она вернулась мыслями к Мальчишечьей луне. Вспомнила, какой восторг и
изумление испытала, в мгновение ока перенесясь из морозной, заснеженной ночи в
Мэне в это тропическое место. С каким-то особым воздухом, напоённым ароматами
красного жасмина и бугенвиллии. Она вспомнила потрясающий свет заходящего
солнца и поднимающейся луны, вспомнила, как вдали звенел колокольчик. Тот самый
колокольчик.
Лизи осознала, что треск газонокосилки на участке Галло-уэев
доносится уже издалека. Так же как рёв мотоцикла на шоссе. Что-то происходило,
она в этом нисколько не сомневалась. Пружина закручивалась, колодец наполнялся,
колесо поворачивалось. Может, для неё мир всё-таки не был чрезмерным.
Но что ты будешь делать, если попадёшь туда и увидишь, что
там ночь? При условии, что твои ощущения не есть сочетание воздействия
наркотиков и самовнушения; что, если ты окажешься там ночью, когда охотятся
жуткие твари. Твари вроде длинного мальчика Скотта?
Тогда я оттуда вернусь.
Ты хочешь сказать, если у тебя будет время.
Да, именно это я и хочу сказать, если у меня…
Внезапно, шокирующе свет, который пробивался сквозь её веки,
изменился с красного на густо-пурпурный, чуть ли не чёрный. Словно окно
задёрнули шторой. Однако на штору не спишешь внезапно ударившую в нос
умопомрачительную смесь ароматов тропических цветов. И штора не несла
ответственности за траву, которая колола бёдра и голую спину.
Она это сделала! Прорвалась. Перенеслась в другой мир.
— Нет, — прошептала Лизи, не открывая глаз, едва слышно,
протестуя чисто номинально.
Ты знаешь, что сделала, Лизи, — прошептал голос Скотта. — И
времени в обрез. СОВИСА, любимая.
И поскольку она знала, что голос абсолютно прав (времени
было в обрез), Лизи открыла глаза и села в детском убежище своего талантливого
мужа.
Села в Мальчишечьей луне.
6
Был не ночь и не день, но теперь, попав туда, Лизи этому
нисколько не удивилась. Два прежних раза она переносилась в Мальчишечью луну
аккурат перед сумерками. Так чего удивляться, если и теперь оказалась там
именно в это время суток?
Солнце, ярко-оранжевое, стояло над горизонтом в конце
бескрайнего люпинового поля. А над противоположным горизонтом как раз всходила
луна, огромная, гораздо больше самой большой луны, какую Лизи доводилось видеть
в своей жизни.
Это не наша луна, правда? Но как такое может быть?
Ветерок шевелил мокрые от пота кончики волос, и где-то, не
очень далеко, звенел колокольчик. Она помнила звук, она помнила колокольчик.
Тебе бы лучше поторопиться, или у тебя есть другое мнение на
этот счёт?
Да, конечно. У пруда безопасно, так, во всяком случае,
говорил Скотт, но тропа вела через Волшебный лес, а вот там безопасностью и не
пахло. Пруд находился неподалёку, но всё равно тянуть время не стоило.
Она чуть ли не бегом направилась вверх по склону к деревьям,
ища крест на могиле Пола. Поначалу не нашла, потом заметила… крест сильно
наклонился в одну сторону. У неё нет времени выпрямлять крест… но она потратила
на это время, потому что так поступил бы Скотт. На мгновение рассталась с
серебряной лопатой (она действительно перенеслась с ней, вместе с жёлтым
вязаным квадратом), чтобы использовать обе руки. Должно быть, краски той
стороны не выдерживали здешних погодных условий, потому что единственное с таким
трудом написанное слово «ПОЛ» сильно выцвело и едва просматривалось.
Скорее всего я выпрямляла его и в прошлый раз, думает Лизи.
В 1996-м. И наверняка хотела поискать шприц, да только не было времени.
Нет времени и теперь. Это её третье путешествие в
Мальчишечью луну. Первое было самым лучшим, потому что она попала сюда со
Скоттом, и они добрались только до сломанного указателя с надписью «К ПРУДУ»,
после чего вернулись в их номер в отеле «Оленьи рога». Второй раз, в 1996 году,
ей, однако, пришлось в одиночку войти по тропе в Волшебный лес. Она не могла
вспомнить, каких волевых усилий ей это стоило, не зная, как далеко пруд и что
она там найдёт. Но и это, третье, путешествие отличалось своим набором проблем.
Она была голой по пояс, в изуродованной левой груди вновь начала пульсировать
боль, и один только Бог знал, каких тварей мог привлечь запах крови. Впрочем, с
волнениями на этот счёт она уже опоздала.
Если какая-то тварь набросится на меня, подумала Лизи, вновь
берясь за короткий черенок серебряной лопаты, к примеру, один из хохотунов, я
просто огрею его «Надёжной персональной дубинкой маленькой Лизи», изобретено в
1988 году, защищено патентным законодательством, все права охраняются.