Автоматические винтовки у них были неплохи, Мазур оценил –
испанские СЕТМЕ модели «Л», прицельно и надежно лупят метров на четыреста. Вот
только оба вояки явно зеленые новобранцы – офицеру со стажем просечь это
предельно просто. Юнцы, которых на скорую руку выучили маршировать, стрелять и
разбираться в знаках различия начальников, – и выпихнули в довольно
ответственную по здешним меркам миссию. Если, не дай боже, что случится – эти
салабоны навоюют... К ним бы, рассуждая по уму, приставить опытного капрала,
чтобы с ходу взял в ежовые рукавицы... Беззаботно бросили винтовки на палубу,
олухи, заглядывают в ящик, котейками любуются, так бы и рявкнул во всю командирскую
глотку, погонял строевым от правого борта к левому и обратно, а потом устроил
сборку-разборку личного оружия – с засеканием по секундомеру...
– Я вашим философским раздумьям не помешала, часом?
Мазур встрепенулся, но заставил себя обернуться медленно, медленно,
как ни в чем не бывало... Насколько мог безмятежно ответил:
– Бог ты мой, какая может быть философия в мозгах морского
офицера?
– Но вы же еще и дипломат, – сказала Ольга, опершись на
перила рядом с ним, подставив лицо свежему ветерку. Небрежно отвела ладонью
упавшую на глаза золотистую прядь – з н а к о м о, как было свойственно и т о
й...
– Помилуйте, вот уж кто несовместим с философией, так это
дипломаты, – сказал Мазур. – Это страшная тайна, но от вас я ее
скрывать не могу...
Он бросал украдкой взгляды на чистый, безукоризненный
профиль – и какая-то частичка сознания, оставшаяся холодной, рассудочной,
прагматичной, работала, как арифмометр, прикидывая: интересно, может ли в конце
концов от общения с Ольгой чувствительно поехать крыша? Свое душевное
состояние, увы, хотелось оценивать как раз в самых грубых, ненаучных терминах.
Стонала душа, выла душа, как собака с перешибленной лапой, поскуливала душа –
вот вам и все поэтические метафоры, других на ум не приходит...
– Можно вам задать нескромный вопрос? – спросил он
вдруг.
– Попробуйте. – Она улыбнулась смешливо, дразняще,
представления не имея, какую бурю вызывает такими взглядами в его душе.
– Почему – Карреас? Насколько я знаю, русских здесь никогда
не заставляли переиначивать фамилии. А в фамилии «Кареев» вроде бы нет ничего
сложного для здешнего языка...
– И только-то? – звонко рассмеялась она. – Я
ожидала бог весть чего, признаюсь вам откровенно, коммодор... Видите ли, это
постарался прадедушка. Славный герой, чуть ли не в одиночку выигравший сражения
на Гран-Чуко. А если серьезно... Насколько я поняла из фамильных преданий, он
хотел забыть в с е. Изменить все, понимаете? Был убежден, что т а Россия
погибла полностью и бесповоротно. Он прекрасно знал английский, бывал в Англии,
и там запомнил очень интересную песенку. Старинную. Я не помню точного
содержания, когда сама училась в Англии, пробовала отыскать в библиотеках
текст, но потом стало лень... В общем, ее распевали несколько столетий назад
восставшие крестьяне. Если от нас отвернулись и люди, и Бог, пойдем просить
помощи у фей, эльфов и прочей нечистой силы... Что-то вроде. Он решил стать
стопроцентным коронадо. Переменил фамилию, перешел в католичество – правда, до
того особо религиозным и не был вовсе. Если Россия погибла, если вера не спасла
ничего и ничему не помешала – следует стать д р у г и м. С тех пор мы и стали
добрыми католиками Карреас. Вы его осуждаете?
– Да помилуйте, кто я такой, чтобы... – сказал
Мазур. – Мне просто было интересно.
– А вы любопытный человек?
– Каюсь...
– Какое совпадение, я тоже... – не без хитрости
прищурилась Ольга. – А можно, теперь я буду задавать нескромные вопросы?
Это будет справедливо, я же ответила на ваш...
– Бога ради, – сказал Мазур.
– Кого я вам напоминаю?
– Простите?
– Ну вот, кажется, вы вспомнили о своем дипломатическом
ранге, начали вилять... Ладно, сформулирую вопрос еще раз, предельно четко: на
кого я похожа и кого вам напоминаю? Все ведь именно так и обстоит, правда?
Знаете, любая девушка с определенного момента начинает не только фиксировать
все мужские взгляды, как магнитофонная лента – все окрестные звуки, но и
неплохо их классифицировать. В ваших взглядах постоянно присутствует нечто
странное. Выходящее за рамки обычного мужского интереса. Я это очень быстро
поняла... Вот только не поняла, о чем вы все время думаете. У вас какая-то
тоска во взгляде, я же чувствую. Тогда, на площади, вы бросились за мной так,
словно приняли за кого-то другого... И потом тоже. Ваши взгляды не лишены
обычных мужских помыслов, но в них постоянно эта тоска, что-то мучительное для
вас и совершенно непонятное для меня... А эта история в поезде, после того, как
отбили налет герильеро? Вы чересчур уж задумались – и, несомненно, потеряли
бдительность. Совершенно автоматически подняли с пола мою куртку, все еще пребывая
в задумчивости, пробормотали: «Оля, вечно ты разбрасываешь...» – Она заглянула
Мазуру в лицо. – И тут же опомнились. Могу оценить, сколько самообладания
вам потребовалось, чтобы сохранить каменное лицо и даже пробормотать какое-то
убедительное объяснение... Я на нее очень похожа, правда? Настолько, что вы в
тот раз попросту забыли, что это не она, а я?
Мазур молча смотрел на нее, уже не пытаясь себя
контролировать. «Сойду с ума, – подумал он поразительно спокойно, –
рано или поздно сойду с ума...»
– Вам неприятно вспоминать? – спросила Ольга
негромко. – Но у меня почему-то сложилось впечатление, что вы о н е й
вспоминаете без вражды, иначе все было бы иначе...
– Она погибла, – услышал Мазур свой собственный голос
откуда-то со стороны.
– Извините. Я дура, наверное?
– Нет, – сказал Мазур, глядя в сторону. – Прошло
полтора года, я привык. Если бы вы вдруг не появились... – Его куда-то
несло, и не было сил бороться. – Бог ты мой, с ума можно сойти...
– Мы так похожи?
– Не то слово. Как две капли воды. Тогда, на площади, я уже
начал думать, что увидел призрак...
– Интересно... – прямо-таки завороженно протянула
Ольга. – Как такое могло случиться? Конечно, бывают двойники...
– Ничего удивительного, – сказал Мазур, чувствуя, как
вмиг отказали некие тормоза. В конце концов, никаких военных и государственных
тайн он не выдавал. – Дело в том, что та Ольга – ваша близкая
родственница. Или не столь уж близкая? Совершенно не помню, как такая степень
родства именуется... У вашего прадедушки был двоюродный брат. Не знаю, что вы о
нем слышали, но у вас в кабинете висит старая фотография, где они сняты вдвоем.
У двоюродного брата в конце концов родилась правнучка, вот и разгадка шарады,
конечно, не у него родилась, мужчины ж не рожают... черт, как же сказать...
Он замолчал, окончательно запутавшись в той чуши, которую
начал нести.
– Вяземский? – прямо-таки выдохнула Ольга, округлив
глаза. – У отца дома висит родословное древо... Значит, большевики его не
расстреляли?