– Так... – задумалась Кончита, прижавшись
теснее. – Что бы тебе на это сказал дедушка? Она тебя любила?
– Думаю, да.
– Думает он, видите ли... Ох, мужчины... Н-ну... Будь это
кто-то, кого ты убил, можно сразу уверенно говорить, что он тебе пророчит беду.
Те, кого ты убиваешь, это уж-жасно любят, заявиться в самый неподходящий
момент, беду напророчить. А если жена, любящая... Хм, она тебя предупреждает.
– О чем?
– Ну откуда я знаю? Надо ей о чем-то тебя предупредить,
понимаешь? Так тебе и сказал бы толковый брухо. А уж плохое там или хорошее...
Quien sabe?
[6]
По-английски это...
– Я знаю, – сказал Мазур, успевший выучить эту
незамысловатую фразу, применявшуюся здесь в массе ситуаций и носившую
невероятное множество значений и оттенков. – Но вот о чем...
– Вряд ли есть необходимость беречь верность, – лукаво
покосилась Кончита. – Сам подумай, если она тебя любила, ей приятно, что
ты продолжаешь с красивыми женщинами... Если ее все равно нет, это же не
измена, понимаешь? Глупо хранить верность мертвым. И вообще, los muertos e idos
no tien amigos...
– Что?
– У мертвых и ушедших нет друзей, – сказала
Кончита. – Это такая пословица...
– Черт, верно, – растерянно сказал Мазур.
По крайней мере, к нему эта пословица подходила на все сто –
у тех, кто уходит на задание, друзей больше нет...
– Ты весь зажатый, – тихо сказала Кончита. – Не
бойся, я же тебе говорю, б о л ь ш у ю беду любимая жена не пророчит,
предупреждает просто.
– Мне просто показалось, – сказал он, злясь на себя за
то, что вновь потихонечку допускал в мозг прежнее ощущение, испытанное там, на
площади. Что чуточку верил, будто видел Ольгу на самом деле.
– Ничего не показалось, – наставительно сказала
Кончита. – Значит, приходила она к тебе, глупый...
И, гибко выгнувшись, прильнула к его губам долгим поцелуем.
Глава 5
Una guapa bonita
Как давно известно сведущим людям, главная сложность
случайных романчиков, платных или бесплатных, заключается в искусстве красиво
разойтись утром. Мазуру в этом смысле повезло – у смышленой девчонки, умело и
яростно пробивавшейся из грязи в князи, стиль был неплох. Наверняка отработан
на неизвестном количестве предшественников, но это, в сущности, неважно.
Умеренно-короткие ласки после пробуждения, легкий завтрак с кофе,
непринужденная болтовня – все катилось по накатанной, так что Мазур
почувствовал себя совершенно свободно.
В девять утра после деликатного стука в дверь объявился
второй секретарь, мужчина представительный, холеный и в других обстоятельствах
наверняка надменно державшийся бы со столь плебейскими гостями, зачем-то
прикрытыми дипломатическим паспортом. Однако перед Мазуром с Кацубой он
откровенно прогибался и, судя по некоторым наблюдениям, искренне – явно получил
от кого-то неизвестного хорошую накачку. Дополнительный штрих в пользу
серьезности операции.
– Подожди минутку, – сказала Мазуру Кончита, почти не
обращая внимания на импозантного дипломата (быть может, искренне считала его
чем-то вроде посольского шофера). – Сейчас уедет наш особо скрытный
гость... Полюбоваться хочешь?
Мазур выглянул в окно. На обсаженной эвкалиптами аллее стоял
белый «мерседес», и к нему живенько поспешал невидный субъект в сопровождении
двух квадратных мальчиков, декорированных темными очками.
– Министр земледелия, – беззаботно пояснила
Кончита. – Крайне нервный субъект, поскольку женат на состоянии супруги, а
она однажды уже грозила разводом. Конечно, кресло у него весьма доходное, но по
сравнению с деньгами сеньоры – й-ют!
[7]
Вот и бережется...
Ну, всего тебе наилучшего. – По-прежнему игнорируя третье лицо, она
приподнялась на цыпочки и звонко чмокнула Мазура в щеку. – И чтобы
призраки больше не навещали...
«С ума сойти, – грустно подсмеиваясь над собой, думал
Мазур, спускаясь по витой лестнице следом за дипломатом. – Выхожу это я
утречком из одного из самых шикарных борделей столицы, смотрю, а из соседней
двери – сам министр земледелия... Поэма. Обычно воспоминания в сто раз
прозаичнее...»
* * *
...И завертелось, закрутилось, с удовольствием бы сказал
«понеслось», но все обстояло как раз наоборот – поползло... Теперь вместе со
вторым секретарем по кругам здешнего бюрократического ада поплелись и они с
Кацубой, и кругов этих было не семь, как в каноническом аду, а, пожалуй,
семижды семь, не считая тупиков, ответвлений и ловушек.
Российские коллеги здешнего крапивного семени выли бы от
зависти, узнав в точности, как здесь обставлено дело. Самые любимые присказки
местных чиновничков – «Quien sabe?» и «маньяна» – «завтра». Мазур полагал
сначала, что ржавые колеса и прочие приводные ремни начнут вертеться быстрее,
если в ход пойдет то, что здесь именуется «мордида», а по-русски – «на лапу»,
однако Кацуба обескуражил, авторитетно разъяснив, что мордида помогла бы
ликвидировать процентов двадцать пять волокиты, и не более того. Просто порядки
таковы, и точка...
Однажды оказалось, что их дипломатические паспорта не только
не помогают, а в парочке случаев даже мешают. Будь у них простые туристские
визы, сэкономили бы часа три, убитых на визит в мунисипалидад – городскую
управу. Мазур уже отчаялся хоть капельку понять здешний механизм, покорно
таскался за спутниками по коридорам и кабинетам, механически повторяя то, что
ему подсказывали, подписывая, что подсовывали, а в иных случаях, наоборот,
протестуя и отказываясь по наущению Кацубы подписывать – однажды даже
добросовестно орал на пожилую канцелярскую крысу, грозя жалобой лично
президенту и дипломатическим скандалом (что на крысу особого впечатления не
произвело, но таковы уж были правила игры – отчего-то именно в этом кабинете
требовалось орать, пугая, что из-за этого вот субъекта Россия немедленно
разорвет отношения с Санта-Кроче).
Из мунисипалидад отправились в министерство общественных
работ, почему-то ведавшее еще и почтой, – дабы получить закорючку,
позволяющую отправлять свою корреспонденцию на каких-то льготных условиях (они
вовсе не собирались никому писать, но тем не менее закорючку получить были
обязаны). Оттуда – в министерство здравоохранения, заверить дубликаты своих
свидетельств о прививках.
Разрешение на временное обладание парой самозарядных
винтовок, парой помповушек и парой револьверов выдали в полицейском управлении
за четверть часа. Вот только потом пришлось подниматься на шесть этажей выше,
чтобы все эти стволы зарегистрировать, – почему-то не там же, в полиции, а
в департаменте общественной безопасности, подчинявшемся той же мунисипалидад,
но разместившемся от нее за пять длиннейших кварталов. Мало того, оружие разрешалось
содержать в готовом к стрельбе состоянии лишь за административными границами
столицы. И посему они потащились еще за два километра, где в конторе, чье
официальное титулование тут же вылетело у Мазура из головы, скобы, спусковые
крючки, затворы ружей и барабаны револьверов опутали прочными шнурами, украсив
каждый ствол двумя казенными печатями, а потом еще упаковали все по отдельности
и свертки опять-таки запечатали, трижды объяснив согласно длиннейшей
инструкции, что нарушение печатей в пределах столицы позволяет официально и
автоматически причислить нарушителей к герильеро и прочим антиобщественным
элементам.