У входа было тихо и пусто. Правда, едва они подошли к
высокому крыльцу, из двери моментально вышел высоченный субъект, красочно
наряженный под гаучо, и выжидательно, словно бы невзначай, заступил дорогу, но
после пары слов, брошенных Франсуа, живенько посторонился:
– Буэнас тардес, сеньорес...
[5]
Внутри было не так уж просторно, но и не тесно, они вошли в
зал, раздвигая позванивающие ниточки стекляруса, подскочил официант, опять-таки
наряженный здешним ковбоем, только без широкополого сомбреро, провел к столику,
очевидно, заранее заказанному. Столиков было штук пятнадцать. Стоял полумрак,
зал освещали лишь подсвечники на каждом столике и несколько настенных ламп,
слева играли невидимые музыканты – даже Мазур, не будучи знатоком, сразу
определил, что это живой оркестр, не пользующийся усилителями. Уютно, в общем.
Полукруглая эстрада пуста и погружена во мрак. Рыдающая, невыносимо томная
музыка тем не менее не мешала разговаривать, не била по ушам. Одернув
непривычный смокинг, Мазур глотнул вина и подумал: «Франсуа прав, коли уж
нежданно-негаданно привел бог оказаться в Эдеме, не грех и сорвать пригоршню
плодов послаще, потом и в самом деле можешь оказаться в пустыне, даже без сухой
корочки, которую заменит ящерица, – если только удастся ящерицу
поймать...»
Публика подобралась чинная, с явным преобладанием сильного
пола. Мазур посмотрел на стоявшие перед ним тарелки, мысленно почесал в
затылке. Кацуба, не страдавший комплексами, задал вслух тот самый вопрос:
– Друг мой, а как всей этой фигней пользоваться?
– Начинайте с крайних ножей и вилок, – безмятежно
посоветовал Франсуа. – Вы ж здесь уже бывали, я имею в виду континент...
– Эх, родимый, – печально сказал Кацуба. – Там,
где я бывал, в основном жрут тамалес, зажав их в кулаке, а если что на тебя и
капнет, собственным локтем вытирают... Опа! Ну-ка, вон к тем орлам
прислушайтесь...
Мазур, притворяясь, будто рассеянно озирает зал, повернулся
в ту сторону. Шумная компания из четырех рослых мужиков средних лет, одетых, в
общем, элегантно, уже успела опростать с полдюжины бутылок – и один на
чистейшем русском рассказывал анекдот про Красную Шапочку и Серого Волка,
отнюдь не годившийся для нежных детских ушей.
– ...а это не молоко, – сказала Красная Шапочка и
густо-густо покраснела!
Общий хохот. Вопреки классическим книгам и фильмам, у Мазура
при виде явных соотечественников в душе вовсе не расцвела пышным цветом
ностальгия. Вообще никаких особенных чувств не было. Да и в прошлом, в схожих
ситуациях, чувствовал себя примерно так же – ничего, кроме легкого любопытства.
Что поделать, не Штирлиц, по двадцать лет за пределами Отечества не сидел, и
потому, видимо, не успевал соскучиться по родным осинам...
Гораздо интереснее было другое ощущение – он впервые
оказался в н у т р и игровой доски. До сих пор, даже если и пребывал в чужой
стране законно, пусть и под чужим именем, в чужом обличье, всегда был выключен
из местной жизни. Разве что забредет мимоходом на особо колоритный местный
базарчик или посидит в разрешенном кабачке. А теперь он оказался именно в н у т
р и, был одним из тех, кто имел полное право тут сидеть, вкушать сложные яства,
косясь на сцену, явно предназначавшуюся для каких-то действ.
Это ощущение, разумеется, ничего не меняло ни в его прошлом,
ни, надо полагать, в будущем – просто-напросто было новым, чуточку
будоражившим...
Внезапно сухой рассыпчатой дробью затрещали кастаньеты в
умелых руках невидимых оркестрантов, сцена ярчайше осветилась, и по краю рампы
и над эстрадой вспыхнули ряды разноцветных лампочек, заметались лучи
прожекторов. Вереницей, лихо выстукивая каблуками чечетку – или как оно здесь
называлось, – вылетело с дюжину танцоров. До сих пор Мазур видел такое
только в кино – расклешенные брюки с рядами золотых бубенчиков и алыми
вставками, коротенькие, выше пупа, камзольчики, красные широкие пояса,
надвинутые на глаза жесткие широкополые шляпы.
Моментально умолкли звякавшие вилки и ножи, настала тишина.
Под кастаньеты и стук бубнов показалась пара солистов – кавалер в том же
тореадорско-киношном наряде и классическая Кармен: широченная пестрая юбка с
воланами, белая кофточка с пышными рукавами, волна пышных черных волос...
Только когда они начали танцевать – прищелкиванье кастаньет,
четкий стук каблуков, юбка вьется волнами, – до Мазура дошло, что мужчин
на сцене нет ни одного, все поголовно – девушки в мужской одежде.
Очень скоро последовал сюрприз номер два – танцовщицы
синхронно и ловко освобождались сначала от шляп, потом от поясов, камзольчиков,
блузок... Таким образом, что характер действа выяснился через пару минут.
Дольше всех сохраняла целомудрие Кармен, но вот и она, сопровождаемая
бесконечной трескотней кастаньет, в лихом кружении волчком оставила конец юбки
в руках партнерши, оказалась лишь в золотых туфельках и короткой развевавшейся
блузке, очаровательно и невинно улыбаясь, прошлась в танце вдоль края рампы.
– Это что, бордель? – спросил тихонько Мазур.
– Да ты что, – фыркнул Франсуа. – Это не бордель.
Это дорогой, закрытый, респектабельный и эксклюзивный бордель... Что делать,
где-нибудь в консерватории наша теплая компания смотрелась бы не в пример
подозрительнее, особенно если бы мы вздумали после концерта всем гамузом набиваться
в гримуборную главной скрипачки...
На сцене в зажигательном танце кружили уже совершенно
голенькие наяды, дриады и прочие сильфиды, декорированные лишь золотыми
туфельками да бижутерией с крупными камнями, вполне возможно, и настоящими.
«Мушкетеры» захлопали вместе с залом, во всю глотку изливавшим эмоции.
Потом обнаженные феи вереницей покинули сцену, и там тут же
засуетились три девушки, ничуть не выпадавшие из общего стиля, – прикрытые
лишь в самых интересных не только для секс-маньяка местах позолоченными
ракушками скупых размеров. Судя по причиндалам, которыми они ловко уставляли
сцену, вторым номером должен был выступить фокусник. Музыканты давно умолкли, и
в зале стоял легонький гомон.
– Кирилл! А я все глаза проглядел, думаю, ты это аль не ты,
потом подумал, что все-таки ты! Какими судьбами, оглоед?
Мазур оторопело поднял голову. Над ним с широкой пьяной
улыбкой возвышался один из соотечественников, давешний рассказчик позоривших
светлый образ Красной Шапочки анекдотов. Краем глаза Мазур видел, как подобрался
Кацуба, как Франсуа нахмурил лоб, пытаясь принять решение...
– Каперанг, ты что? – уже с некоторой обидой тянул
поддавший. – Ну ты что? Кирилл! Мазур! Не узнаешь? Девяносто пятый, я год
имею в виду! Дальний Восток, «Бе-20», это ж я вас вез на острова, мареманов!
Ну? Майор Адаскин, морская авиация славного ТОФа! Крабов ловили, помнишь? Ты
что, тоже здешним технику перегоняешь?
Теперь Мазур вспомнил – конечно же, Дальний Восток, «Бе-20»,
реактивная летающая лодка, этот болван в форме морской авиации, крабы, коньяк,
как ни намекал этот Костя насчет баб-с, Мазур не оскоромился, он же тогда с
Ольгой жил всего-то третий месяц. Матери твоей черт, и ведь они тогда прилетели
не на задание, на рутинную тренировку, вот и не было надлежащих мер
секретности... Но встреча, а?