Оба полезли по трапу, за ними, приотстав на пару шагов,
поднимался человек с папкой. Журналисты, рассредоточившись, запечатлевали это
историческое восхождение.
Часовой, как и полагалось, загородил дорогу:
— Проход воспрещен, военный объект!
Мэр рванулся вперед с таким видом, что сомнений не осталось
— нарывался на скандал, прямо-таки жаждал получить прикладом по фейсу, чтобы
красные сопли фотогенично разбрызгались…
Степан Ильич молча взглянул на майора.
— Пропустить на палубу, — распорядился Кацуба тихо. —
Посмотрим, с чем приперлись…
Старпом с невозмутимым видом подошел к часовому, что-то
шепнул на уход и, когда отодвинулся, встав вполоборота, в лучшем стиле господ
офицеров русской императорской армии отдал честь:
— Капитан-лейтенант Видьманов, старший помощник
капитана. Чем могу служить?
Мэр рванулся вперед:
— Перед вами — известный правозащитник, депутат
Государственной думы!
— Догадываюсь, — безмятежно сказал старпом. — Телевизор
иногда смотрю. Чем могу служить?
— Господин депутат хочет осмотреть корабль.
— На предмет? — невозмутимо спросил старпом.
— Кто здесь командует — вы или эти субъекты? — мэр
кивнул на Кацубу с Мазуром, скромно стоявших в сторонке.
— В том, что касается проведения подводных работ —
товарищ майор, — старпом кивнул на Кацубу.
— Товарищи на фонарях висят! — рявкнул мэр.
— Да что вы говорите? — изумился старпом. — Сколько ни
наблюдал фонарей, никаких висящих…
— Хватит, — сказал поганый старец и кивнул Кацубе. —
Подойдите.
Кацуба приблизился вразвалочку, оскорбительно неторопливо,
дернул головой так, что это могло сойти и за приветствие:
— Майор Проценко, Шантарский военный округ. Проводим
согласно приказу обследование затонувших кораблей. Изложите ваше дело, господин
депутат, только умоляю вас, экстрактно — нам через десять минут выходить в
море…
— Я уже наслышан, что вы там натворили…
— Вот как? — с издевательской вежливостью спросил
Кацуба. — Быть может, поделитесь информацией? Потому что я совершенно не в
курсе…
— Издеваетесь?
— Резюмирую.
— Всю эту компанию давно пора посадить, — сообщил мэр.
— Город взбудоражен, народ требует….
— Там случайно митинги не гремят? — спросил Кацуба. — С
требованием расстрелять нас, как бешеных собак?
Кацуба взглядом приказал часовому придвинуться к трапу, по
которому сделал было попытку взойти один особенно настырный оператор. Часовой
понятливо кивнул, перевесил автомат на шею и встал, расставив ноги, словно
позировал для плаката «Граница на замке». Репортер дрогнул, вернулся на пирс.
— Ну и как обстановка в городе? — спросил Кацуба мэра.
— Насколько я знаю, никаких газов так и не объявилось…
Мазур оглянулся — зевак на палубе «Достоевского» заметно
прибавилось, хотя вряд ли кто-нибудь понимал, что происходит.
— У меня уже нервов не хватает общаться с этими… —
горестно сказал мэр старику.
— Держите себя в руках, Павел Степанович, — ободряюще
сказал ему столичный гость, выполнявший здесь, надо полагать, роль тяжелой
артиллерии из резерва главного командования. — Этих молодчиков моментально
приведем в божеский вид, опыт имеется… Майор, как вы объясните все здешние
безобразия, связанные с вашей деятельностью?
Глядя в упор на мэра, Кацуба изрек.
— Знаете, это чисто медицинский вопрос, я тут
некомпетентен, в чем честно и признаюсь…
— Хватит! — рявкнул старик с неожиданным задором. —
Перед вами депутат и глава комитета! Извольте не паясничать!
— Так точно! — ответил Кацуба в тон.
В сторонке остановился капитан, но не вмешивался, созерцал
происходящее, заложив руки за спину.
— Согласен, — сказал Кацуба самым нормальным тоном. —
Объясните только, господа, что вам, собственно, нужно?
— Не притворяйтесь, — сказал старик. — О том, что вы
здесь успели натворить, известно уже не только широкой общественности, но и за
границей. Народ вправе требовать разъяснений. Я здесь нахожусь для того, чтобы
осуществлять надзор за вашей работой.
— По какому праву?
— По праву народного избранника, — отрезал старик.
— И по праву избранного народом руководителя, — добавил
мэр, утверждаясь рядом со столичным собратом в гордой позе, какую, должно быть,
по его разумению должен был иметь надзирающий народный избранник.
— Тысяча извинений, конечно… — сказал Кацуба. — Но
здесь все-таки военный объект, и было бы крайне желательно увидеть какой-нибудь
документ, позволяющий вам здесь находиться и, как вы изволите выражаться,
надзирать…
— А вы попробуйте нас отсюда убрать! — взвизгнул мэр,
бросив взгляд на репортеров.
Кацуба широко улыбнулся, развел руками:
— Помилуйте, мы же не звери… Никто вас не собирается
отсюда убирать. Лицезрейте, бога ради. Сейчас мы с коллегами пойдем попить
чайку, потом будем играть в шашки, кроме того, в планах на сегодняшний день —
конкурс на лучшее исполнение матерных морских частушек на известную тему «Садко
и царь морской». Всегда рады гостям, приглашаем на чаек, каковой можете пить
вдоволь, и даже, как выражался классик, домой взять… Вот только с ночлегом
обстоит хуже — лишних коек не предусмотрено, придется вам на полу…
— То есть как это — чаек, частушки… — вскрикнул мэр с
обескураженным лицом. — Вы же только что сказали, что собираетесь выходить в
море…
— Вы меня неправильно поняли, — приятно улыбнулся
Кацуба. — Это завтра мы собирались в море. А сегодня по плану профилактика
винта с удалением с его поверхности кавитации, корректировка магнитного
меридиана… — он запнулся, обернулся к Мазуру.
— Удаление накипи с клотика, — охотно подсказал тот. —
Продувка девиации, кренгование бушприта и множество других столь же необходимых
работ…
— Что вы из нас идиотов делаете! — ощерился мэр.
— Вот уж чем я не намерен заниматься… — сказал Кацуба.
— Видите ли, господа, я не сомневаюсь, что народные избранники имеют право
надзирать. Однако подозреваю, что даже депутаты Государственной думы не в
состоянии заставить нашего капитана выйти в море, а капитана Микушевича, — он
показал на Мазура, — погружаться на глубину тридцати пяти метров. Не говоря уж
о том, что самая демократическая общественность не в состоянии
проконтролировать, что капитан Микушевич погрузился именно на тридцать пять
метров, а не гоняет селедку на глубине в четыре фута…
Мэр попросту наливался злобой — зато столичный гость быстро
стал соображать, что их не столь уж хитро загнали в цейтнот. Мазур долго
наблюдал за ним и пришел к выводу, что старик, безусловно, сволочь — но не
дурак.