— Логично, — сказала она. — И теперь, кажется, понятно,
отчего вы так гостеприимны и любезны. Всегда можно сказать: в то самое время,
когда ваши головорезы окаянствовали на суше и на море, на борту судна
присутствовала майор Шевчук…
— Вот именно, — сказал Кацуба с ангельской улыбкой. —
Прагматики мы, что уж там… А вы — нет? Дарья Андреевна, вас ведь никто на
аркане не тянул. Такова уж игра — мы пытаемся выжать из вас какую-то
информацию, а вы, в свою очередь, ходите по пятам, стараясь вызнать нечто
полезное вам… Вынужденный симбиоз, — и он улыбнулся еще ослепительнее. —
Хорошо. Я прекращаю все попытки убедить вас произвести бартерный обмен. Все
равно не скажете, зачем сюда приехали и за кем гонитесь. Я надеюсь лишь на
мааленькую услугу: если у нас будут какие-то неприятности с местной милицией,
рассчитываю за ваше чуткое заступничество. В конце концов, мы вам еще нужны…
Вдруг да пригодимся.
— Постараюсь, — сказала она, определенно делая над
собой усилие и не высказав вслух все, что о Кацубе думает. — Если вы не
устроите нечто вовсе уж запредельное…
— Железная девочка, — сказал Кацуба, когда за ней
закрылась дверь. — Мучается, бедная. И хочется, и колется, и мама не велит.
Между прочим, я всерьез опасаюсь неких акций. Налет на слухачей вроде бы прошел
без последствий, но после сегодняшних свершений могут и обидеться. И будет нам
нешуточная проверка. Если они имеют некое касательство к конторам и органам,
нам устроят серую жизнь…
— А если это все же некие частники? — спросил Мазур.
— Тогда могут и попытаться отправить нас на тот свет, —
как ни в чем не бывало сказал Кацуба. — Нет, хорошенький будет тест… А потому
нужно как ни в чем не бывало возвращаться в гостиницу. Не боишься?
— Я свое отбоялся, — хмуро сказал Мазур. — Давно уже…
Радисты ничего такого не перехватывали? Пока я плыл, можно было весь полевой
устав по радио передать…
— Была передачка, — кивнул Кацуба. — Продолжительностью
около пяти минут. Никаких сомнений, шла с острова. Шифрованная, конечно. Ну,
она-то меня не интересует — и оттого, что дешифровщика на борту, как ни
запаслив Степан Ильич, нету, и потому, что эта передачка может быть только
паническим докладом об уроне и потерях… Держи.
Он вытащил из внутреннего кармана «Макаров», положил его на
стол, прикрыл красной книжечкой. Мазур ее тут же раскрыл. Фотография была его,
он по-прежнему оставался Микушевичем Владимиром Степановичем, но на сей раз в
звании капитана, и имел честь состоять на службе в Шантарском военном округе.
— Запасной вариант, — сказал Кацуба. — На случай
открытого конфликта с органами, охраняющими правопорядок от граждан… Паспорт
твой я уже истребил. Да и свой тоже. Пора переходить из разряда цивильных
придурков в категорию людей, за которыми есть кое-какая сила. По-моему, самое
время…
— Сожрут нас «зеленые», — бросил Мазур, привычно
проверяя пистолет.
— Ну и черт с ними. Выжали мы из них все, что могли… Ты
погоди, пушку в карман не пихай, Ильич кобуру сейчас принесет… Знаешь, что меня
во всей этой истории интригует больше всего? Загадочные баллоны в комплекте с
противогазами.
— А может, и не особенно загадочные? — сказал Мазур. —
Ты что, забыл про сейнер? Теперь, когда мы знаем и про их аквалангистов, и про
скоростное суденышко, можно выдвигать версию. «Подушечник» без труда догоняет
рыбацкую посудину, экипаж в противогазах. Людей заставляют поднять руки,
спуститься, скажем, в трюм… И пускают газ. Потом художественно располагают
трупы в надлежащих позах, доводят сейнер до определенного места, пересаживаются
на свое судно…
— Голова у тебя работает, — тихо сказал Кацуба. — В
самом деле, версия интересная. Я бы сказал, способная обернуться правдой… И то,
что они боялись стрелять по палатке, сюда прекрасно укладывается. — Он
досадливо помотал головой. — Но «Вера» эта клятая… Она-то ни в какую версию не
укладывается…
…Мазур потянулся за сигаретами, и сразу же рядом тихонько
заворочалась Фаина:
— Не спишь?
— Да покурить захотелось, — сказал он. — Я думал, ты
уснула…
— Не могу никак. Дай и мне, что ли…
Мазур щелкнул зажигалкой, трепещущий язычок выхватил из
мрака ее грустное лицо, круглое голое плечо в ворохе разметавшихся волос. Он
чувствовал себя самую чуточку неловко — вернувшись за полночь в гостиницу и
встретив Фаину, поневоле принял ее самое недвусмысленное приглашение, нельзя же
отталкивать женщину, с которой провел прошлую ночь, ссылками на усталость, не
по-мужски как-то, но и не признаешься, от ч е г о именно устал, от каких таких
трудовых свершений. Ну, и самую малость оскандалился — незаконченным импотентом
себя показал, но и хвастаться было нечем… Стареем?
— Да ладно тебе, — сказала Фаина, уткнувшись щекой в
его плечо. — Кряхтишь, ворочаешься… Я же вижу, что ты весь — как выжатый. Очень
устал?
— Да здорово вымотался, если честно, — признался он.
— Вот и сказал бы прямо. Я же не дура, могу понять.
— Неудобно как-то было.
— Неудобно… — фыркнула она. — Ох вы, мужики, как дети…
Да любая баба честно тебе скажет, что ухайдокалась до предела за
стиркой-готовкой, ни на что не способна… И переживать из-за этого не станет. А
я тем более тебя могла бы понять, получше некоторых. Герка тоже выматывался,
я-то знаю…
— Какой Герка?
— Господи, да Гриша… — она слегка напряглась. — Ты
знаешь, он же был по паспорту Герман. Сначала. Батя отчудил. Ну, а потом, когда
Герка вошел в сознательный возраст, стал соображать: Герман, да еще Агафонович,
да еще Соловаров… Когда меняли паспорта — помнишь старые, черно-зеленые? — на
красные, он и записался Григорием. Говорил, так оно нормальнее… Здоровый был
мужик, да ваша работка выматывает…
— Погоди-погоди, — Мазур, наконец, кое-что сопоставил.
— Он что, водолаз?
— Ну да, — буднично сказала Фаина. — Года до
восемьдесят девятого работал в порту. Пока не ввязался во все эти дела. А
водолаз был хороший… первого класса… или первого разряда… не помню, как это у
них называется. Как раз в восемьдесят девятом мастера дали.
— Водолаз-мастер? — спросил Мазур. — Первый класс?
— Точно. Так это и называлось. — Она тяжко вздохнула. —
Господи ты боже мой, водолазам в порту до сих пор хватает работы, и деньги
платят почти регулярно… Не полез бы в эти заморочки, был бы жив… Ведь двое
детей осталось… А ради чего? Ради этой болванки?
— Какой болванки? — лениво спросил Мазур, все еще
обдумывавший нежданную новость и пытавшийся найти ей место в общем коловращении
загадок.
— Сейчас покажу, — она набросила халат и выскользнула
из постели. — Все равно хотела вставать, чаек поставить… Чаю хочешь?
— Да можно, — сказал он, насторожившись.
Зажегся ночник. Они пребывали на третьем этаже, в самом
обыкновенном гостиничном номере, который Фаина экономии ради приспособила под
жилье, благо постояльцев всегда было меньше, чем комнат. Когда они пришли сюда,
Мазур особенно не осматривался, обуреваемый одним желанием — растянуться на
чем-нибудь мягком.