Луис не заметил, как уснул.
31
Зима пошла на убыль. Следы подле камина вернули (пусть и на
время) Элли веру в Санта-Клауса. Гейдж в то рождественское утро разворачивал
подарки на удивление медленно: всякий приглянувшийся клочок оберточной бумаги с
узором он отправлял в рот. На это Рождество уже оба малыша отдали явное
предпочтение не самим подаркам, а коробкам да оберткам.
Под Новый год заглянули Крандалы — отведать рома со взбитыми
яйцами, приготовленного Рейчел. Луис машинально окинул Норму взглядом врача:
бледна, почти прозрачна, такое он уже видел. Бабушка бы сказала, что Норма
«сильно сдала», что, пожалуй, еще мягко сказано. Руки у старушки, корявые и
неуклюжие из-за артрита, покрылись вдруг и сразу коричневыми «печеночными»
крапинами. Поредели волосы. Около десяти вечера Крандалы ушли домой, и Луис с
семьей встретил Новый год у телевизора. В тот вечер они в последний раз
принимали Норму.
В студенческие каникулы погода не баловала: сыро, слякотно.
С одной стороны, меньше топить — меньше платить, и Луис радовался оттепели, но
в целом настроение было под стать погоде — унылым и подавленным. Он много делал
по дому: сооружал книжные полки, посудные шкафчики для жены, уединившись в
кабинете, собрал модель «порше». Занятия возобновились двадцать третьего
января, и Луис с радостью вернулся на работу.
Тут подоспел и грипп, его вспышка в университете пришлась
как раз на первую неделю весеннего семестра. Луис вертелся как белка в колесе,
не выходил из лазарета по десять, а то и по двенадцать часов кряду. Домой
возвращался не чуя под собой ног… и все же довольный.
С первой учебной неделей кончились и холода: вьюга со
студеным ветром сменилась оттепелью. А с ней пришло и несчастье. Луис у себя в
приемной осматривал одного студента: как-то у бедняги срастается сломанная
рука. Напрасно тот надеется, что Луис разрешит ему по весне играть в бейсбол. В
комнату заглянула санитарка, сказала, что Луису звонит жена.
Пришлось идти в кабинет. Рейчел плакала, и у Луиса екнуло
сердце: НАВЕРНОЕ, С ЭЛЛИ БЕДА. УПАЛА С САНОК И СЛОМАЛА РУКУ. ИЛИ СВЕРНУЛА ШЕЮ.
Сразу припомнились незадачливые хмельные саночники.
— Что-нибудь с детьми? — спросил он. — Говори же, Рейчел.
— Нет, нет. — И она зарыдала еще горше. — Нет, не с детьми.
С Нормой. Она умерла утром. Часов в восемь, сразу после завтрака, Джад говорит.
Он пришел, тебя спрашивает, а сам такой потерянный… старый. Я сказала, что ты с
час как на работу уехал. Слава Богу, Элли в школе, а Гейдж еще несмышленыш.
Луис насупился. Известие, конечно, печальное, но сейчас, как
ни странно, думал он о Рейчел, об ее отношении к смерти. Снова ее истерические
страхи. И ничего с этим не поделать. Для нее смерть — тайна, ужас, который
нужно спрятать подальше от детей. Так же благонравные леди и джентльмены
викторианских времен скрывали от детей «ужасную» правду о половой жизни, не
пускали их в эту темную пещеру.
— Сердце отказало? — спросил Луис.
— Не знаю. — Рейчел далее не плакала, лишь говорила баском,
как всегда, после слез. — Приезжай, Луис! Ведь Джад твой друг, и без тебя ему
сейчас плохо.
ДЖАД ТВОЙ ДРУГ.
Да, друг, с неожиданным удивлением признал Луис. Думал ли он
когда, что подружится с древним стариком? И дружбу эту рушить нельзя, ведь их
связывает тайна. Очевидно, Джад еще раньше проникся к Луису теплыми чувствами.
Да, он всегда готов помочь… Вот и той ночью… Что бы ни случилось потом, какие
бы сюрпризы вроде обглоданных мышей и дохлых ворон ни поджидали, Луис твердо
верил: Джад поступил правильно, даже если и неправильно — двигало им
сострадание. И сейчас он, Луис, сделает все для Джада, все устроит, проводит
Норму в последний путь.
— Еду! — И он бросил трубку.
32
Отказало не сердце. Произошло кровоизлияние в мозг — смерть
быстрая и безболезненная. Когда Луис предупредил по телефону Стива Мастертона,
куда и зачем должен отлучиться, тот даже позавидовал Норме.
— Вот бы и мне так — в одночасье. А то и не знаешь, что там
Господь уготовил, сколько еще отмерено, вдруг прямо сейчас и призовет.
Рейчел ни словом больше не обмолвилась о смерти и Луису не
позволила говорить об этом.
Элли не столько огорчилась, сколько заинтересовалась. Как и
всякий нормальный пятилетний ребенок, подумал Луис.
Она спросила, умерла миссис Крандал с открытыми или
закрытыми глазами. Луис признался, что не знает.
Джад держался молодцом, насколько возможно. Как-никак с
Нормой он делил постель и кров почти шестьдесят лет. Луис застал его на кухне:
старый, враз сдавший человек — теперь ему все его года можно дать — сидел за
столом за бутылкой пива, курил, вперив взгляд в дверь гостиной.
Заслышав Луиса, поднял голову.
— Вот так-то. Покинула меня Норма, — сказал он просто, даже
буднично. Луис было решил, что старик еще до конца не понял, что осознание
заблудилось в дебрях прожитых лет. Но тут губы у Джада задрожали, он прикрыл
глаза рукой. Луис подошел, обнял старика, и тот дал волю слезам. Нет, все-то он
понял и осознал. Жена у-м-е-р-л-а.
— Не стыдитесь слез, Джад. Может, Норме ваши слезы по душе.
Может, не заплачь вы, даже бы обиделась. — И у него самого защипало глаза. Джад
обхватил его руками, так и сидели, обнявшись.
Минут через десять старик перестал плакать и заговорил. Луис
заботливо и внимательно слушал — как врач и друг. Он отмечал повторы, следил,
не нарушилось ли у Джада чувство времени и места (хотя последнее нарушить
трудно: Джад Крандал всю жизнь прожил в Ладлоу). О Норме он не говорил в
прошедшем времени. Нет, психика у старика устойчива. И еще Луис многое понял.
Да, случаются супружеские пары, рука об руку шагавшие по жизни из года в год,
из месяца в месяц, изо дня в день, для кого тяжек даже час в разлуке. И сейчас
Джад не столько горюет по умершей, сколько рвется вслед. (Удивительно: до
возвращения ожившего Чера подобные мысли и в голову не приходили. Но с тех пор
мало-помалу его представления о духовном и о сверхъестественном претерпевали
изменения.) Заключение таково: Джад очень тоскует, но остается в здравом уме и
твердой памяти. Да и телом он не истоньшился до той прозрачности, которую Луис
наблюдал в Норме накануне Нового года, когда обе семьи собрались за столом в
гостиной Кридов на бокал рома со взбитыми яйцами.
Джад принес Луису пива из холодильника. Лицо у него
покраснело, опухло от слез.
— Раненько мы сегодня, — начал он. — Да все одно: солнце
закатилось, и на сердце ночь…
— Не нужно так. — Луис открыл бутылку, взглянул на Джада. —
Давайте за Норму выпьем, за упокой ее души.