— Что делать, Луис?! — вскрикнула Рейчел.
Он влетел в спальню. Сынишка лежал на боку, из открытого рта
струйкой сбегала на старое полотенце, подложенное матерью, рвотная жижа. Да,
Гейджа тошнило, но, видно, позыв был недостаточно силен, чтобы сразу очистить
желудок, и сейчас малыш задыхался, лицо у него побагровело.
Луис подхватил ребенка под мышки (горячие, влажные), резко
подался назад, увлекая малыша, а потом — вперед, голова у Гейджа дернулась, в
горле булькнуло, и изо рта ударил фонтан кашеобразной, густой массы, запачкав и
пол, и тумбочку у постели. Гейдж снова заплакал, но сейчас его плач для Луиса
был милее музыки. Чтобы так реветь, нужен хороший доступ воздуха к легким.
У Рейчел подогнулись колени, и она свалилась на кровать,
обхватив голову руками, сотрясаясь от рыданий.
— Еще б немного, и он умер, да, Луис? Ведь он чуть не
за-за-задохнулся… Господи!
Луис шагал взад и вперед по комнате, успокаивая сынишку. Рев
скоро сменился всхлипами, Гейдж задремывал.
— Да вовсе нет! И сам бы освободился — я почти уверен.
Просто решил чуть-чуть ему помочь.
— Что ж я, не видала?! Он едва не задохнулся! Еще б немного…
— Она воззрилась на него враз посветлевшими глазами, все еще не веря, так
сильно было ее потрясение. — Еще б немного…
Он вспомнил, как совсем недавно она кричала на кухне. НЕТ,
ЗДЕСЬ НИКТО УМИРАТЬ НЕ СОБИРАЕТСЯ И НЕ УМРЕТ!
— Знаешь, дорогая, — мягко сказал Луис. — Мы все смертны…
За полночь Гейджа снова начало тошнить. Из-за молока,
сомневаться не приходилось. Проснувшись ночью, он захныкал (Луис к тому времени
уже спал внизу), «есть захотел», как объяснила Рейчел. Она сунула ему бутылочку
с молоком и задремала. Часом позже у него опять открылась рвота.
— Ни капли молока! — строго-настрого приказал Луис, и Рейчел
безропотно согласилась. Потом — уже около двух по полуночи — он принялся
выслеживать кота. Ну и, конечно же, обнаружил, что дверь из кухни в подвал
распахнута настежь. Вспомнилось: мать рассказывала, что знавала кошку,
научившуюся лапой отодвигать засов на двери. Залезет, говорит, на дверную скобу
и давай засов лапой толкать, пока не откроет дверь. Умница кошка, ничего не
скажешь! И хотя у них на двери засов такой же, Черу не след с ним забавляться,
решил Луис. В конце концов, дверь в подвал и на ключ можно запереть. Чера он
нашел под плитой, нарушил мирный сон и бесцеремонно выгнал кота на крыльцо.
Возвращаясь в гостиную, запер дверь в подвал. Накрепко.
29
К утру температура у Гейджа упала. На щеках его играл
нездоровый румянец, но взгляд прояснился, малыш улыбался, ему уже не лежалось.
Вдруг, за неделю, а то и быстрее, бессмысленное гуканье образовалось в слова.
Он повторял за взрослыми почти все без ошибок. Элли учила его всяким
непотребным словам.
— Скажи «какашка», Гейдж.
— Какаска Гейж, — охотно повторял малыш, не отрываясь от
овсянки. Луис разрешил ее на завтрак, но только с сахаром — и никакого молока.
Разумеется, больше овсянки попадало на стол, за воротник, но только не в рот.
Элли потешалась вовсю.
— Скажи «вонючка», Гейдж.
— Вонючка Гейж, — радостно улыбался тот, размазывая овсянку
по щекам. — Какаска, вонючка.
Не в силах сдержаться, Луис тоже покатился со смеху.
Зато Рейчел, пожалуй, даже рассердилась:
— Хватит глупости говорить! Дай спокойно позавтракать. — И
протянула Луису вареные яйца.
Но Гейджа было уже не унять.
— Какаска-и-вонючка, какаска-и-вонючка, — самозабвенно
выпевал он. Элли хихикала в кулачок, а Рейчел все суровее поджимала губы.
Выглядит она сегодня во сто крат лучше, чем вчера, хотя и
ночью поспать не удалось, подметил Луис. Вот что значит — гора с плеч долой! До
дому добрались, сынишка на поправку пошел.
— Гейдж, прекрати! — строго сказала мать.
— К’асиво! — успел предупредить малыш, и только что
проглоченная овсянка опять оказалась в тарелке и на столе.
— Ну, ты даешь! — воскликнула Элли и выбежала из-за стола.
Луис захохотал пуще прежнего. До слез! Наконец он
просмеялся. Жена с сыном смотрели на него, как на полоумного.
НЕТ! — хотелось крикнуть ему. ПОЛОУМНЫМ Я БЫЛ, А ТЕПЕРЬ
ТОЖЕ, КАЖЕТСЯ, ВЫЗДОРАВЛИВАЮ.
Он не мог, конечно, сказать наверное, позади ли все его
страхи. Но на душе вдруг так полегчало… До поры.
30
Нездоровилось Гейджу еще с неделю. Но не успел он
оправиться, как снова слег, на этот раз с бронхитом. А следом и Элли, и Рейчел.
Накануне Рождества в доме раздавался натужный, прямо-таки стариковский кашель.
Один Луис остался здоров, и Рейчел, похоже, сердилась на него даже за это.
Последняя неделя перед каникулами оказалась очень
беспокойной для всех сотрудников лазарета: и для Луиса, и для Стива Мастертона,
доктора Шурендры и сестры Чарлтон. Грипп пока не добрался до университета, зато
свирепствовал бронхит, обнаружилось несколько случаев воспаления легких,
мононуклеоза. За два дня до перерыва в занятиях в лазарет привели шестерых
пьяных, стонущих бедолаг. На короткое время врачам вспомнился Виктор Паскоу.
Как объяснили встревоженные друзья, лихая шестерка вздумала прокатиться на
санях, но нашли слишком маленькие, кое-как втиснулись (последний сидел чуть не
на плечах товарища) и пустились с холма, что за котельной. Радости не было
предела. Правда, разогнавшись, они не смогли вырулить и врезались прямо в старинную
пушку времен Гражданской войны. И вот результат: сломанные руки, ребра,
сотрясения мозга, несчетные шишки и синяки. Лишь шестой, последний ездок
отделался легко: при столкновении его выбросило из саней. Он перелетел через
пушку и воткнулся в сугроб. Да, Луису, конечно, не доставляло особой радости
копаться в человеческих обломках, и он не поскупился на бранные слова, пока
накладывал швы, бинтовал раны, вглядывался в зрачки каждого, определяя, нет ли
сотрясения мозга.
Но вечером, рассказывая обо всем Рейчел, опять хохотал до
слез. И опять жена удивленно смотрела на него. И Луис почему-то не удосужился
растолковать ей, что несчастный случай — результат ребячьей глупости. Да, они
пострадали, но скоро все пройдет, забудется. И смеялся он, как и накануне, от
облегчения и радости: на этот раз он победил!
К началу дочкиных каникул выздоровела и его семья. Так что
все четверо готовились по-простому, по-деревенски встретить Рождество. Уже не
верилось, что их дом, здесь, в Ладлоу, еще в августе, когда они только что
приехали, казался чужим и негостеприимным. Еще бы: Элли поранила ногу, Гейджа
ужалила оса.