В ответ послышался шорох, словно тварь проползла вверх еще
немного. Да, он совсем разбит. Но, к несчастью, Ловец снов еще и представлял
собой лакомый кусочек.
Тварь снова зашевелилась. Вряд ли она станет ждать долго, а
скорее всего просто не может ждать: это все равно что засунуть геккона в
холодильник. Сейчас она свалится на него. И только теперь Пит осознал самое
ужасное: он так зациклился на пиве, что совсем забыл о чертовых ружьях.
Первым порывом было забиться поглубже в хижину, но,
наверное, это было бы ошибкой, все равно что бежать в глухой тупик. Вместо
этого Пит схватил высунувшийся из огня конец ветки, которую только что успел
туда бросить. Другой конец жарко пылал. Он пока не стал ее вынимать, только
некрепко сжал.
— Попробуй подойди! — крикнул он жестяной крыше. — Любишь
погорячее? У меня для тебя кое-что приготовлено. Давай попробуй! Ням-ням.
Ничего. На крыше тишина. Только мягкое «плюх» снежного
сугробика, свалившегося с ближайшей сосны: это нижние ветви избавлялись от
бремени. Пит стиснул импровизированный факел, наполовину вытащил из огня и
снова крикнул:
— Ну же, сволочь, давай! Я вкусный, я горячий и жду тебя!
Ничего. Но тварь там и не будет медлить, он знал. Скоро она
придет.
3
Время тянулось. Долго он сидел тут? Пит не знал: часы
остановились совсем. Иногда его мысли вроде бы обострялись, как в те годы,
когда они дружили с Даддитсом, хотя, честно сказать, по мере того как они
взрослели, а Даддитс оставался прежним, такое случалось реже, словно их
меняющиеся тела и мозги теряли способность воспринимать странные сигналы
Даддитса. Вот и сейчас, кажется, все было, как прежде, но не совсем. Возможно,
появилось что-то новое. Скорее всего имевшее некое отношение к огням в небе.
Пит сознавал, что Бивер мертв, и, похоже, что-то ужасное случилось с Джоунси,
но он не знал что.
Но что бы ни случилось, Пит считал, что Генри тоже знает
все, хоть и не до конца. Генри сидел глубоко в голове у Пита, и мысли его легко
читались:
Бенберри-кросс, Бен-берри-кросс, бом-бом, на палочке верхом…
Ветка догорела почти до самой руки Пита. Что он будет
делать, если факел окажется слишком коротким? Ведь тварь вполне может потерпеть
и дождаться своего часа.
Но тут новая мысль ударила в мозг, ясная, как день, и
накаленная паникой. Заполнила все пространство черепа, и он стал выкрикивать
вслух непонятные самому фразы.
— Пожалуйста, пощадите нас! Ne nous blessez pas!
[24]
Но они не слушают, не слушают, потому… что?!
Потому что они отнюдь не беспомощные маленькие инопланетяне,
надеющиеся, что кто-то подарит им телефонную карту компании «Нью-Инглендтел»,
чтобы они могли позвонить домой, они — смертельно опасная болезнь. Ползучий,
слепой в своей злобе рак, хвала Иисусу, и, мальчики, мы все одна огромная
радиоактивная инъекция химиотерапии. Слышите, мальчики?
Пит понятия не имел, слышат ли они, мальчики, к которым
обращался голос, но он слышал. Они идут, мальчики идут, Алые Пираты надвигаются
и никакие в мире мольбы их не остановят. И все же они молили, и Пит молил
вместе с ними.
— Пожалуйста, пощадите нас! Пожалуйста! S'il vous
plaît! Ne nous blessez pas! Ne nous faites pas mal, nous sommes sans
défense!
[25]
— Жалобные всхлипы. — Пожалуйста! Ради Бога, мы беспомощны…
Пит мысленно видел протянутую руку, собачье дерьмо,
плачущего, почти голого мальчика. И все это время тварь на крыше, извиваясь,
ползла, умирающая, но не бессильная, безмозглая, но не глупая, подкрадывалась к
Питу сзади, пока он лежал на боку, рядом с мертвой женщиной, прислушиваясь к
звукам апокалиптической бойни.
Рак, сказал человек с белыми ресницами.
— Пожалуйста! — взвизгнул Пит. — Мы беспомощны!
Но ложь ли это или правда, уже было слишком поздно.
4
Снегоход, не снижая скорости, пролетел мимо укрытия Генри.
Шум мотора замирал вдалеке. Теперь можно было без опаски выбраться, но Генри
остался на месте. Не мог двинуться. Интеллект, поселившийся в теле Джоунси, не
учуял его либо потому, что отвлекся, либо потому, что Джоунси каким-то образом…
все еще мог…
Нет. Мысль о том, что внутри этого ужасного облака что-то
осталось от Джоунси, по меньшей мере не правдоподобна.
И сейчас, когда ОНО убралось… ну, скажем, отдалилось, на
него обрушились голоса, голоса бесцеремонно лезли в голову, сводя с ума своей
трескотней, как когда-то плач Даддитса, по крайней мере до того, как время и
годы положили конец почти всей этой чепухе. Один из голосов принадлежал
человеку, упомянувшему о каком-то грибке (легко погибает, если только не
попадет на живой организм), потом что-то о телефонной карте «Нью-Инглендтел»,
и… химиотерапии? Да, большая радиоактивная инъекция химиотерапии…
Генри подумал, что это голос безумца. Господь знает, он
лечил таких достаточно, чтобы сразу распознать.
Остальные голоса заставили его усомниться в собственном
рассудке. Некоторые он распознал. Уолтер Кронкайт
[26]
, Багс Банни
[27]
, Джон
Уэйн
[28]
, Джимми Картер
[29]
. Иногда вступала женщина, кажется, Маргарет Тэтчер.
Голоса говорили то по-английски, то по-французски.
— Il n'y a pas d'infection ici
[30]
, — пробормотал Генри,
заплакал, хотя, к своему удивлению и воодушевлению, обнаружил, что слезы на
этот раз идут не от сердца, откуда, по его мнению, исходят все слезы и смех.
Слезы ужаса, слезы жалости, слезы, взламывающие каменную почву себялюбивой
одержимости и взрывающие скалу изнутри. — Тут нет никакой инфекции, пожалуйста,
о Боже, прекратите, не надо, не надо, nous sommes sans défense, NOUS
SOMMES SANS …
[31]
Но тут с запада понесся громовой обвал голосов, и Генри
стиснул руками голову, боясь, что вопли, пронизанные болью, просто взорвут ее
изнутри.
Ублюдки попросту…