Д’Артаньян уставился на него во все глаза, не сразу
сообразив, что имел в виду трактирщик. Потом ему пришло в голову, что
любвеобилие покойного государя и в самом деле вошло в поговорку, а незаконных
отпрысков Беарнца разгуливало по Франции достаточно для того, чтобы составить
из них роту гвардии.
– Почему вы так решили, милейший? – спросил он с
равнодушно-загадочным видом, польщенный в душе.
Трактирщик расплылся в улыбке, крайне довольный своей
проницательностью и остротой ума.
– Ну как же, ваша светлость, – сказал он уже
увереннее. – Я – человек в годах, и в свое время через мои руки прошло
немало монет с изображением покойного короля. Вот, изволите ли видеть, сходство
несомненное…
Он двумя пальцами извлек из тесного кармана серебряную
монету в полфранка, вытянул руку, так что монета оказалась на значительном
удалении от глаз, и взором знатока окинул сначала профиль покойного Беарнца,
потом д’Артаньяна. И заключил с уверенностью, свойственной всем заблуждающимся:
– Тот же нос, та же линия подбородка, силуэт…
Д’Артаньян, напустив на себя вид скромный, но вместе с тем
величественный, смолчал, сделав тем не менее значительное лицо. Он не спешил
объяснять трактирщику, что есть некие черты, свойственные всем без исключения
гасконцам, так же как, к примеру, фламандцам или англичанам – очертания носа и
подбородка, скажем… В конце-то концов, сам он ни словечком не подтвердил
умозаключения трактирщика, так что совесть его, пожалуй что, чиста. Вот если бы
он собственной волей произвел себя в самозванные потомки Беарнца…
– Есть вещи, любезный трактирщик, о которых следует
помалкивать, – сказал он значительно. – Негоже мне сомневаться в
добродетели моей матушки…
– О, я все понимаю, ваша светлость! – заверил
трактирщик живо. – Значит, вы изволите держать путь в Париж…
– Да, вот именно. Но я не хотел бы…
– Вы можете быть уверены в моей деликатности, –
заверил хозяин. – Я многое повидал в жизни. Ваш скромный вид, ваша, с позволения
сказать, лошадь… Что ж, это умно, умно… Никому и в голову не придет, что под
личиной такого вот…
– Что вы имеете в виду? – вскинулся д’Артаньян,
которому кровь ударила в голову.
– О, не сердитесь, ваша светлость, я лишь хотел
сказать, что вы великолепно продумали неприметный облик, когда пустились в
путешествие… И все же… Быть может, вам понадобится слуга? Негоже столь
благородному дворянину, пусть и путешествующему переодетым, самому заниматься
иными недостойными мелочами…
– Слуга? – переспросил д’Артаньян. – А что,
вы имеете кого-то на примете?
Предложение хозяина пришлось как нельзя более кстати, ибо
прекрасно отвечало его собственным планам. Явиться в Париж в сопровождении
слуги означало бы подняться в глазах окружающих, да и в собственных, на некую
ступень…
– Имею, ваша светлость, – заторопился
хозяин. – У меня тут прижился один расторопный малый, которого я бы вам с
превеликой охотой рекомендовал. Право слово, из него выйдет толковый слуга, вот
только сейчас у него в жизни определенно наступила полоса неудач…
Он так многозначительно гримасничал, что д’Артаньян, начиная
кое-что понимать, осведомился:
– Он вам много уже задолжал?
– Не особенно, но все же… Два экю…
Ощутив некое внутреннее неудобство, но не колеблясь,
д’Артаньян решительно вынул из кошелька две монеты и царственным жестом
протянул их хозяину:
– Считайте, что он вам более не должен, любезный.
Пришлите его ко мне сию минуту.
Его невеликие капиталы таяли, но сейчас были вещи и поважнее
тощавшего на глазах кошелька… Хозяин, выскочив за дверь, почти тут же проворно
вернулся в сопровождении невысокого малого, одетого горожанином средней руки, с
лицом живым и смышленым. На д’Артаньяна он взирал со всем возможным почтением.
Тот, надо сказать, представления не имел, как нанимают прислугу. На его памяти
в родительском доме такого попросту не случалось, те немногие слуги, что
имелись в доме, были взяты на место еще до его рождения и всегда казались
д’Артаньяну столь же неотъемлемой принадлежностью захудалого имения, как
высохший ров и обветшавшие конюшни. Однако он, не желая ударить в грязь лицом,
приосанился, сделал значительное лицо и милостиво спросил:
– Как тебя зовут, любезный?
– Планше.
– Ну что ж, это легко запомнить… – проворчал
д’Артаньян с видом истинного барина, для которого нанимать слугу было столь же
привычно и естественно, как надевать шляпу. – Есть у тебя какие-нибудь
рекомендации?
– Никаких, ваша милость, – удрученно ответил
малый. – Потому что и не приходилось пока что быть в услужении.
Д’Артаньян подумал, то они находятся в одинаковом положении:
этот малый никогда не нанимался в слуги, а сам он никогда слуг не нанимал.
Однако, не желая показать свою неопытность в подобных делах, он с задумчивым
видом покачал головой и проворчал:
– Нельзя сказать, что это говорит в твою пользу…
– Ваша милость, испытайте меня, и я буду
стараться! – воскликнул Планше. – Честное слово!
– Ну что ж, посмотрим, посмотрим… – процедил
д’Артаньян с той интонацией, какая, по его мнению, была в данном случае уместна. –
Чем же ты, в таком случае, занимался?
– Готовился стать мельником, ваша милость. Так уж
получилось, что я родом из Нима…
– Гугенотское гнездо… – довольно явственно
пробормотал хозяин.
– Ага, вот именно, – живо подтвердил
Планше. – Доброму католику там, пожалуй что, и неуютно. Вот взять хотя бы
моего дядю… Он, изволите ли знать, ваша милость, поневоле притворялся
гугенотом, так уж вышло, куда прикажете деваться трактирщику, если ходят к нему
в основном и главным образом гугеноты? Вот он и притворялся, как мог. А потом,
когда он умер и выяснилось, что все эти годы он был добрым католиком, гугеноты
его выкопали из могилы, привязали за ногу веревкой и проволокли по улицам, а
потом сожгли на площади.
– Черт возьми! – искренне воскликнул
д’Артаньян. – Куда же, в таком случае, смотрели местные власти?
– А они, изволите знать, как раз и руководили всем
этим, – поведал Планше. – Вы, ваша милость, должно быть, жили вдалеке
от гугенотских мест и плохо знаете, что там творится… Особенно после Нантского
эдикта, который они считают манной небесной…
– И что же дальше?
– А дальше, ваша милость, не повезло уже мне. Вам не
доводилось слышать сказку про мельника, который на смертном одре распределил
меж сыновей наследство таким вот образом: одному досталась мельница, второму –
мул, а третьему – всего-навсего кот?
– Ну как же, как же, – сказал д’Артаньян. – В
наших местах ее тоже рассказывали…
– Значит, вы представляете примерно… Вообще-то, у нас
было не совсем так. Надо вам сказать, двух моих младших братьев отец отчего-то
недолюбливал, бог ему судья… И мельницу он оставил мне, старшему, а им –
всего-то по двадцать пистолей каждому. Только им такая дележка пришлась не по
нутру. Хоть отец мой и был открытым католиком и нас, всех трех, так же
воспитывал, но мои младшие братья, не знаю уж, как так вышло, вдруг в одночасье
объявились оба самыми что ни на есть гугенотами…