– Ну что, прошло напряжение? Напряжение, может, и прошло,
но во мне разрасталась жуткая злость. Что же это такое? Когда они все оставят
меня в покое? Нет, так жить нельзя, нужно срочно принимать меры.
– А теперь мы выпьем тибетского чаю, – гнул свою
линию Евгений.
– Только если потом ты отвезешь меня куда скажу!
– Ладно, – он согласился. Жидкость была бурого
цвета и пахла клопами.
– Ты уверен, что у меня не будет расстройства
желудка? – опасливо спросила я. – Видишь ли, мне сегодня нужно в
такое место… Будет очень неудобно.
– Ты должна выпить! – не отставал он.
Пообещав себе в ближайшее время разобраться со всеми мужьями
оптом, я выпила. Евгений, кажется, сам удивился, как это ему удалось меня
заставить, и пока великодушно решил не трогать мою карму.
К следователю Громовой я приехала раньше назначенного срока
и полчаса томилась в коридоре.
Кабинет был хорошо проветрен и достаточно просторен. Мебель
хоть и старая советская, но не обшарпанная. Дама-следователь выглядела очень
представительно, в строгом сером костюме. Приглядевшись, я с некоторым
удивлением обнаружила, что костюм достаточно дорогой и неплохо сидит.
– Меня зовут Громова Анна Николаевна, – сказала
она и сняла очки в красивой оправе.
Обычно очки человека делают старше и солиднее, но тут
наоборот. Очки скрывали морщины и выражение маленьких глаз.
А выражение это было, прямо скажем, не очень приветливое.
Но, возможно, это у нее такая манера.
Громова задала мне дежурные вопросы, для протокола, а потом
я сама честно рассказала ей про Луизу, зачем она ко мне ходила и почему
оказалась в нашем районе довольно поздно.
– Да, вот именно, – оживилась следователь, –
почему она пришла так поздно? Обычно пожилые люди стараются не выходить из дома
в темноте. Времени у них много, стараются все дела сделать днем.
– Вы хотите сказать, что Луиза… Семеновна не работала?
– Она была на пенсии, но, согласно показаниям соседки
по коммунальной квартире, дежурила на телефоне в Речном экипаже, через два дня
на третий по двенадцать часов.
Я помолчала. Обычная работа для нестарой пенсионерки –
дежурство на телефоне. Но это дежурство как-то не укладывалось в моей голове с
написанием монографии.
– И кстати, – продолжала Громова, – в
коммунальной квартире, знаете ли, телефон стоит в коридоре, и соседи
прослушивают разговоры друг друга. Так вот, соседка Плойкиной утверждает, что
двадцать четвертого сентября утром, в тот день, когда ее убили, Луиза Семеновна
разговаривала с вами по телефону.
– Ну да, – недоумевала я, – я же вам
рассказывала.
– Минутку, – строго сказала Громова, – я не
люблю, когда меня прерывают. Так вот, Плойкина хотела прийти к вам сразу же, с
утра, а вы настойчиво просили ее перенести визит на вечер.
– У меня были свои планы. Днем мне хотелось поработать.
А она отвлекла бы меня разговорами.
– Допустим, – зловеще, как мне показалось,
произнесла следователь, потом надела очки и стала похожа на человека.
– У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? –
спросила я сердито.
Что это за манера, в самом деле, подозревать всех и вся! Ну
и методы у них.
– Понимаете, – она заглянула в свои записи, –
Лариса Павловна, – убийство это нехарактерное. То есть нехарактерно оно
тем, что, во-первых, кто бы стал грабить бедную, плохо одетую женщину? Бомж или
наркоман, то есть те, кто уже совершенно себя не помнит, им хоть сколько денег
добыть, и то довольно. А мой опыт показывает, что такие личности редко убивают.
У старухи-то – выдернут сумку и убегут. Что она им могла
сделать, когда дождь, темно, на улице никого нету? Нет, бывает, конечно,
всякое, но тогда уж ножом полоснут, и то не до смерти – в руку там, например.
Человек от вида собственной крови пугается и преследовать уже никого не в
состоянии. Или по голове стукнут чем-нибудь. Это – характерно для
деклассированного элемента. А тут металлическим шнуром от телефона задушили! Да
не у всякого бомжа на такое и сил-то хватит!
Вполне разумно тетка рассуждает, не могла не согласиться я.
Неглупая женщина, следователь Анна Николаевна Громова.
– И вот я вас спрашиваю, гражданка Воробьева, –
неожиданно Громова перешла на официальный тон и сняла очки, – что вы мне
можете еще сказать про тот, последний вечер перед убийством Плойкиной? О чем вы
с ней говорили, не казалась ли она вам чем-то расстроенной, озабоченной и
подавленной?
Интересное дело, да она всегда была озабочена, что бы
спереть из кабинета, сердито подумала я. Глазками так и бегала, курица-пеструшка.
Но если я сейчас стану рассказывать это Громовой, она же меня в покое не
оставит. Начнет допытываться, что Луиза могла искать в кабинете Валентина
Сергеевича, еще, чего доброго, и с обыском припрется. Откуда я знаю, как у них
там полагается.
– Имейте в виду, отказ в содействии следствию
преследуется по закону, – строго добавила Громова.
Напрасно она это сказала. Потому что я уже было начала
колебаться, не рассказать ли ей кое-что. Но нет, ничего конкретного я пока
рассказать не могу, так что буду помалкивать. Поэтому я скромно потупила очи и
сказала, что Луизу Семеновну знала очень мало, поэтому не могла определить,
подавлена ли она в данный момент или просто расстроена тем, что забыла зонтик.
Громова сверкнула очками, но молча подписала мне пропуск.
Опять возле парадной столкнулась я с белобрысым соседом. Он
поздоровался и отвернулся, чтобы вызвать лифт, а я украдкой взглянула на часы.
Семнадцать часов тридцать минут. В прошлый раз мы с Горацием встретили его
примерно в это же время. Стало быть, у человека устойчивые привычки: утром в
одно и то же время на работу, вечером в одно и то же время – домой. И всегда
один, как, впрочем, и я. Это наводит на размышления. Могу ли я предположить,
что мужчина не женат? Думаю, что могу. Потому что женатый мужчина, увидев
запачканный плащ, в первый момент все же вспоминает о жене, а не об
американской чистке. Может, вам интересно узнать, зачем мне нужно
интересоваться семейным положением человека, которого я совершенно не знаю и
который мне даже не симпатичен? Отвечу откровенно: у меня появились на него
свои планы.
Дело в том, что пока я ехала в метро от следователя
Громовой, я вспомнила, как утром издевался надо мной Евгений, и опять пришла в
ярость. Мне захотелось избавиться от них от всех раз и навсегда. То есть
навсегда, конечно, это слишком громко сказано, но отдохнуть от их опеки
некоторое время мне просто необходимо. Если я буду скандалить, кричать, чтоб
оставили в покое и топать ногами, то они еще больше уверятся, что со мной не
все в порядке, еще, чего доброго, психиатра пригласят или невропатолога. А вот
если, наоборот, я буду вести себя прилично, не ругаться, да еще начну следить
за собой, это послужит мне на пользу. Да если еще рядом замаячит какой-нибудь
приличный мужчина, то мужья уверятся, что со мной все в порядке и отвяжутся
наконец.