«Дом, который построил Джек, а вот страница, которая в
темном чулане хранится в доме, который…» и так далее.
Синица, пшеница, страница… – старик определенно
заговаривался, если можно так выразиться про человека, который вообще молчал
четыре месяца. Надо пролистать тетрадь до конца и убрать подальше, нет сил
наблюдать деградацию личности. Я вспомнила, как профессор, друг Валентина
Сергеевича, бормотал со слезами на глазах: «Пропала, пропала голова», – и
поняла, почему никто из сотрудников не навещал Валентина Сергеевича: им, кто
знал его как человека блестящего ума, невыносимо было видеть его жалкого,
потерянного, не сознающего, кто он. Так что там дальше про Джека?
«Вот коробка, в которой страница, которая в темном чулане
хранится, в доме, который построил Джек».
Очень складно, не хуже, чем у Маршака. Я перевернула
страницу.
«А вот ленивый и толстый пес без хвоста…»
Дальше были сплошные рисунки, изображающие Горация. Вот
Гораций спит, положив голову на лапы, вот сидит, улыбаясь слюнявой мордой, а
вот ест суп из здоровенной миски, вид сзади. Действительно, пес без хвоста,
потому что тот симпатичный обрубочек, что у него сзади, хвостом считать нельзя.
И что мы имеем в итоге?
«А вот человек, одинокий и старый, Который гуляет с псом
этим парой, Который совсем не имеет хвоста, Но по характеру очень неробкий.
Интересуется желтой коробкой, В которой находится в папке страница, Которая в
темном чулане хранится, В доме, который построил Джек».
И дальше опять пошли сплошные каракули. Я посидела еще
немного, тупо пялясь в тетрадку, а потом пошла спать, предварительно запрятав
ее подальше в ящик, решив, что подумаю над этим на свежую голову.
Разбудил меня телефонный звонок. Хорошо, что не в дверь
ломятся, а то я уже привыкла, что покоя не дают. Телефон звонил настойчиво, и
пришлось встать.
Звонила следователь, фамилия ее была Громова. Она требовала,
чтобы я пришла к ней сегодня в два часа дня на предмет дачи свидетельских
показаний о смерти Плойкиной Л. С.
– А сейчас сколько времени? – слабым голосом
спросила я.
– Сейчас восемь тридцать, – железным голосом
отчеканила следовательша. – Я специально позвонила пораньше, чтобы вы не
ушли на работу.
Значит, этот козел Мехреньгин телефон следователю мой дал, а
сказать, что я работаю дома, не удосужился. И теперь ни свет ни заря… Да ладно,
все равно нужно вести на прогулку свое сокровище.
– Буду, – буркнула я в трубку и отключилась.
Выглянув в окно, чтобы узнать, какая нынче погода, я
увидела, как из подъезда выходит белобрысый сосед с шестого этажа. На улице шел
дождь, сегодня на нем было темное пальто, достаточно дорогое и элегантное. Но хватит
пялиться на чужие пальто, ни к чему хорошему это не приводит. Настроение было
хуже некуда. Во-первых, я не выспалась, потому что полночи просидела в
кабинете, во-вторых – сегодня опять не удастся толком поработать над Бельмоном,
потому что придется тащиться к следователю Громовой. Я узнала ее по голосу. Это
она звонила мне тогда по поводу Валентина Сергеевича. Кстати и выясним, нашли
ли ту угнанную машину, так, для разговора. И если выскочить с Горацием
ненадолго, то потом я смогу выкроить часа два на Бельмона, как раз закончу
третью главу. Но и в этот раз мои намерения пошли прахом, потому что когда мы с
Горацием подходили к дому, то увидели знакомую голубую «девятку», и из нее
вышел мой второй муж Евгений.
– Редко заходишь! – приветствовала я его, а про
себя добавила: «Отлыниваешь от дежурства».
Евгений не уловил сарказма в моем голосе, он вообще ко всему
относился очень серьезно. Примером тому может служить его имя. «Меня зовут
Евгений», – представился он мне в свое время при первом знакомстве. И в дальнейшем
вежливо, но твердо пресекал мои попытки называть его Женей, Женечкой и Жекой.
«Ведь невозможно представить себе, чтобы Евгения Онегина
звали Женькой, – говорил он строго. – Есть имя – Евгений, запомни,
это очень важно».
Я запомнила и так прониклась важностью момента, что даже
решила выйти за Евгения замуж. Скорее всего только потому, что он был полной
противоположностью Артему – невысокий, худой, безукоризненно вежливый и страшно
серьезный. Он очень любил рассуждать о смысле жизни, о месте человека среди
себе подобных и так далее. А еще он очень любил выяснять отношения. В течение
первого года нашей совместной жизни он так часто объяснял, что он ко мне
чувствует, что мне это надоело. Однако года четыре мы с ним продержались. После
развода Евгений больше не женился, он увлекся восточной философией,
эзотерической литературой и трудами разных шарлатанов с индийскими фамилиями.
Евгений запер машину, пренебрежительно отмахнулся от Горация
и протянул мне пачку книг.
– Ты обязательно должна это прочесть!
– Господи помилуй! «Дао самосовершенствования – путь к
твоему внутреннему Катманду»! – прочитала я на обложке. – Зачем мне
это?
– Ты не понимаешь. Это восстановит карму, – твердо
ответил он. – У тебя очень плохая карма, нарушенная, тебе нужна новая.
– Чем же она так плоха? – Я пожала плечами. –
По-моему, еще вполне ничего, можно немного походить. Знаешь ведь, как я не
люблю резко что-то менять. Я к новой карме могу не привыкнуть.
Видя, что он смотрит на меня по-прежнему строго и серьезно,
я рискнула продолжить.
– К тому же, вдруг новая карма будет узка мне в бедрах
или жать под мышками?
– Ты все шутишь, – покорно произнес он, – а
ведь я говорю совершенно серьезно.
– Я в этом не сомневаюсь, – кивнула я. – Ты
всегда говоришь совершенно серьезно.
– Да, и вот еще – тибетский чай.
Я понюхала пакетик – пахло ужасно.
– Этим что – тараканов морят?
– Это пьют, – твердо ответил он, – а кофе и
чай выброси.
– Да-да, – вздохнула я, – обязательно. С
Евгением лучше не спорить, а то он никогда не уйдет. Он поднялся со мной наверх,
причем не позволил ехать на лифте, а заставил тащиться пешком на четвертый
этаж.
– Ты бы хоть собаку пожалел, – твердила я,
запыхавшись, но Евгений был неумолим.
В квартире Гораций сразу же уполз подальше, а я хотела было
прошмыгнуть в ванную, но не тут-то было.
– Сейчас я помогу тебе снять напряжение! – заявил
Евгений. – Нужно еще карму выправить, но этим мы займемся позже.
Я взглянула на часы – прощай, Бельмон!
– Встань посредине комнаты босиком и подними
руки! – скомандовал Евгений и открыл окно настежь.
Мне было очень стыдно стоять, как дура, босиком, с поднятыми
руками, но не хотелось ругаться с утра пораньше.
– А теперь скажи на выдохе «О»!
– О-о! – простонала я.