Я припоминаю, как этот планер странной формы скользил над
зелеными купами деревьев, поднимаясь и кренясь, пересекал парк с его
скамейками, мусорными урнами и задранными кверху лицами зевак. Я представил,
как исказилось бы лицо моей матери и как она начала плакать, если бы я сказал
ей, что самолет Бобби, который по всем законам природы вообще не мог летать,
внезапно перевернулся в воздушном вихре и Бобби завершил свою короткую, хотя и
блестящую карьеру, вдребезги разбившись о мостовую улицы Д.
Если бы все случилось именно так, может быть, было бы лучше
для всего человечества, но так не случилось.
Вместо этого Бобби развернулся обратно в сторону холма
Карригана, небрежно держась за хвост собственного самолета, чтобы не свалиться
с проклятого летательного аппарата, и направил его к маленькому пруду посреди
парка Гранта. Вот он скользит над его поверхностью на высоте пяти футов,
четырех.., и мчится, касаясь подошвами своих кроссовок воды. Поднимает двойные
волны и распугивает обычно самодовольных (и перекормленных) уток, разбегающихся
с возмущенным кряканьем перед ним, заливающимся радостным смехом. Он вылетел на
противоположный берег, точно между двумя скамейками, о которые обломились
крылья его самолета. Бобби вывалился из седла, ударился головой о землю и
расплакался.
Вот каков был Бобби.
***
Далеко не все в нашей жизни было таким эффектным. Более
того, насколько я помню, больше не было подобных случаев.., по крайней мере до
появления «калмэйтива». Но я рассказал вам об этом случае лишь потому, что
крайности лучше всего иллюстрируют нормальные обстоятельства: жизнь вместе с
Бобби становилась настоящим безумием. К девяти годам он слушал лекции по
квантовой физике и высшей математике в Джорджтаунском университете. Однажды он
заглушил все радиоприемники и телевизоры на нашей улице и четырех прилегающих
кварталах – своим голосом. Дело в том, что он нашел, на чердаке старый
портативный телевизор и превратил его в широковещательную радиостанцию. Старый
черно-белый «Зенит», двенадцать футов провода, предназначенного для точного
воспроизведения звука, и металлическая вешалка на коньке крыши – вот и все!
Примерно пару часов жители четырех кварталов Джорджтауна могли принимать только
одну станцию WBOB.., то есть моего братца. Он читал мои рассказы, идиотски
шутил и объяснял, что только значительное содержание серы в печеных бобах
является причиной того, что наш отец выпускал такое количество злого духа в
церкви по утрам в воскресенье.
– Но вообще-то он старается пердеть как можно тише, –
сообщил Бобби своим слушателям, которых было не менее трех тысяч, – причем
иногда сдерживает особенно громкие звуки до тех пор, пока не наступит время
гимнов. Отцу такие откровенности не слишком понравились, не говоря уже о том,
что ему пришлось заплатить семьдесят пять долларов штрафа в Федеральную
комиссию по радиосвязи за незаконное использование эфира. Эту сумму он вычел из
карманных денег, выделяемых Бобби на следующий год.
Жизнь с Бобби… Вы только посмотрите, я плачу. Интересно, это
настоящие чувства или им приходит конец? Думаю, что первое. Боже мой, ведь я
так любил его – но все-таки мне кажется, что на всякий случай лучше
поторопиться.
***
Бобби закончил среднюю школу практически уже в десять лет,
но так и не получил степени бакалавра гуманитарных или естественных наук, не
говоря уж о большем. И все из-за этого огромного мощного компаса у него в
голове, который поворачивался то в одну сторону, то в другую в поисках нужного
ему полюса.
У него был период, когда он проявлял интерес к физике, и
более короткий период интереса к химии.., в конце концов Бобби оказался слишком
нетерпеливым и по отношению к математике, чтобы остановиться на одной из этих
наук. Он знал, что легко справится с ними, но и химия, и физика – как и все
точные науки – наскучили ему.
Когда Бобби исполнилось пятнадцать лет, он увлекся археологией.
Прочесал вершины Белых гор вокруг нашего летнего коттеджа в Норт-Конуэй,
воссоздал историю индейцев, которые жили здесь, на основе наконечников стрел,
кремней, даже по структуре древесного угля давно погасших костров в древних
пещерах в центральной части Нью-Хэмпшира.
Но прошло и это увлечение, и Бобби занялся историей и
антропологией. Когда ему исполнилось шестнадцать, отец и мать с неохотой дали
согласие на просьбу Бобби отправиться с экспедицией антропологов из Новой
Англии в Южную Америку.
Через пять месяцев он вернулся впервые в жизни загоревшим.
Он также подрос на дюйм, похудел на пятнадцать фунтов и стал гораздо
сдержаннее. Оставался веселым, но его прежняя детская радость, иногда такая
заразительная, иногда утомляющая окружающих, но которую он излучал всегда,
теперь пропала. Бобби стал взрослым. И, насколько я припоминаю, впервые
заговорил о происходящем в мире.., о том, как все плохо. Это был 2003 год,
когда группа «Сыновья Джихада», отколовшаяся от ООП (название этой группы
почему-то всегда напоминало мне католическую общественную организацию
где-нибудь на западе Пенсильвании), взорвала нейтронную бомбу в Лондоне.
Радиацией было заражено шестьдесят процентов английской столицы, а ее остальная
часть превратилась в исключительно вредное для проживания место, особенно для
тех, кто собирался иметь детей или рассчитывал прожить дольше пятидесяти лет. В
этом же году мы пытались установить блокаду Филиппин, после того как
правительство Седеньо пригласило к себе «небольшую группу» китайских советников
(примерно пятнадцать тысяч, по д??нным наших разведывательных спутников). Мы
были вынуждены отступить лишь тогда, когда стало совершенно ясно, что: а)
китайцы отнюдь не шутили относительно нанесения ракетно-ядерного удара из своих
ракетных шахт, если мы не откажемся от блокады, и б) американский народ не
проявлял ни малейшего желания совершить массовое самоубийство из-за каких-то
Филиппинских островов. И в этом же году некие обезумевшие ублюдки – албанцы,
по-моему, – сделали попытку рассеять с воздуха вирус СПИДа над Берлином.
Подобные новости наводили уныние на всех, но. Бобби был
потрясен больше других.
– Почему люди относятся друг к другу с такой злобой? –
спросил он однажды меня.
Мы находились в нашем летнем коттедже в Нью-Хэмпшире.
Подходил к концу август, и почти все вещи были упакованы в коробки и чемоданы.
Коттедж выглядел печальным и покинутым – так бывает всегда, перед тем как мы
разъезжаемся и покидаем семейное гнездо. Я уезжал обратно в Нью-Йорк, а Бобби –
в Уэйко, Техас, – представляете себе?.. Он все лето читал материалы по
социологии и геологии – разве придумаешь безумнее комбинацию?
– и хотел провести там несколько экспериментов. Он задал
вопрос небрежным тоном, но я заметил, что мать смотрела на него последние две
недели, пока мы были все вместе, каким-то странным внимательным взглядом. Ни
папа, ни я еще не заподозрили это, но мне кажется, что мама поняла: стрелка
компаса Бобби наконец перестала поворачиваться из стороны в сторону и уперлась
в полюс, который он так долго искал.