Меня зовут Хауард Форной. По профессии я писатель.
Мой брат, Роберт Форной, был Мессией. Я убил его четыре часа
назад, введя ему дозу открытой им субстанции. Он назвал это вещество
«калмэйтив» – «успокаивающее».
Правильнее было бы назвать его «весьма серьезной ошибкой»,
но что сделано, то сделано, и этого уже не переделаешь, как любят говорить
ирландцы. Как они говорили на протяжении столетий, и это еще раз доказывает,
какие они мудаки.
Черт побери, у меня нет времени, чтобы отвлекаться.
После того как Бобби умер, я накрыл его покрывалом и три
часа просидел в коттедже у единственного окна гостиной, глядя на лес. Когда-то
отсюда можно было увидеть оранжевое сияние ослепительных дуговых ламп
Норт-Конуэя, но это в прошлом. Теперь видны только Белые горы, похожие на
темные треугольники, вырезанные ребенком из картона, и бессмысленное множество
звезд.
Я включил радиоприемник, пробежался по четырем диапазонам,
нашел какого-то сумасшедшего, все еще ведущего передачу, и выключил. Мое
сознание настойчиво стремилось к бесконечным милям темных сосен, к этой темной
пустоте. Наконец я понял, что пора кончать, и впрыснул себе солидную дозу.
Так-то куда лучше. Я всегда работаю лучше, когда неминуемо близится срок сдачи
рукописи.
А теперь этот срок появился, могу поклясться Господом.
Наши родители получили то, что добивались: умных детей. Папа
специализировался в истории и занял должность профессора колледжа Хофстра,
когда ему было всего тридцать. Десять лет спустя он стал одним из шести
заместителей директора Национального архива в Вашингтоне, округ Колумбия, и
первым претендентом на должность директора. Кроме того, он был очень хорошим
парнем – собрал полную коллекцию пластинок Чака Берри и отлично исполнял блюзы
на гитаре. Мой отец занимался подшивкой документов днем, а веселился ночью.
Мама с отличием – magna cum laude – закончила университет
Дрю и получила ключ общества «Фи-бета-каппа», который иногда носила
прикрепленным к своей мягкой шляпе. Она стала видным бухгалтером в округе
Колумбия. Встретила нашего отца, вышла за него замуж и временно прекратила
занятия бухгалтерской практикой, когда забеременела вашим покорным слугой. Я
появился на свет в 1980 году. К 1984-му она помогала разобраться с налогами
нескольким коллегам отца и называла это занятие своим «маленьким хобби». К 1987
году, когда родился Бобби, мама занималась налоговыми проблемами, составляла
портфели инвестиций и планировала вложения в недвижимость для целого ряда
могущественных людей. Я мог бы назвать их имена, но какое это теперь имеет
значение? Они либо умерли, либо превратились в выживших из ума идиотов. Мне
кажется, что она зарабатывала «маленьким хобби больше, чем папа на своей
работе, но это было не важно -они были счастливы друг с другом. Я бывал свидетелем
их ссор, но эти ссоры никогда не были серьезными. Когда я повзрослел,
единственная разница между моей мамой и мамами моих приятелей, которую я
замечал, заключалась в следующем. Чужие мамы, когда по телику шли мыльные
оперы, читали, или гладили, или шили, или говорили по телефону, тогда как моя
мама работала с компьютером и записывала цифры на больших зеленых листах
бумаги.
Я не разочаровал своих спонсоров – на протяжении всего
периода обучения в общественной средней школе мои оценки не опускались ниже А и
В (насколько мне известно, мысль о том, чтобы отдать нас – меня или брата – в
частную школу, даже не обсуждалась). Кроме того, я рано научился писать, причем
без малейших усилий. – Свой первый рассказ я продал в один из журналов, когда
мне было двадцать лет. В нем говорилось о том, как федеральная армия зимовала в
долине Фордж. Этот рассказ приобрел у меня журнал одной из авиалиний за
четыреста пятьдесят долларов. Мой папа, которого я так любил, спросил, не
продам ли я ему этот чек, выписал мне свой собственный, а чек от журнала
авиалинии повесил в рамке над своим столом. Он был настоящим романтическим
героем. Если хотите, настоящим романтическим гением, обожающим играть блюзы.
Поверьте мне, далеко не у всех ребятишек такое счастливое детство. Нечего
скрывать, и он, и моя мать умерли в конце прошлого года в буйном бреду, мочась
в штаны подобно почти всем в этом огромном круглом мире, где мы жили. Но я
продолжал любить их.
Я был ребенком, – на которого они имели все основания
рассчитывать, – послушный мальчик, умный и сообразительный, с немалым талантом,
который созрел в атмосфере любви и доверия, преданный мальчик, любивший и
уважавший своих мать и отца.
А вот Бобби был не таким. Никто, даже наши родственники, не
ожидали, что у меня появится брат вроде Бобби. Никак не ожидали.
***
Я научился ходить на горшок на целых два года раньше Бобби,
и это единственное, в чем я опередил его. Но я никогда не испытывал к нему
ревности или зависти; это все равно как если бы относительно неплохой подающий
в Бейсбольной лиге начал бы завидовать таким асам, как Нолап Райан или Роджер
Клеменз. Стоит достичь определенного уровня, и сравнения, вызывающие чувство
зависти, просто перестают существовать. Я испытал это на себе и могу сказать
вам: наступает момент, когда вам остается только стоять и прикрывать глаза от
ярких вспышек.
Бобби начал читать в два года и в три – писать короткие
сочинения («Наша собака», «Поездка в Бостон с мамой»). Он писал печатными
корявыми буквами шестилетнего ребенка, и это само по себе казалось странным.
Стоило не обращать внимание на то, с чем не справлялись его двигательные
мускулы, и у вас создавалось впечатление, что вы читаете сочинение
талантливого, хотя крайне наивного пятиклассника. С поразительной быстротой он
перешел от простых предложений к сложносочиненным и затем сложноподчиненным,
осваивая придаточные и определительные предложения с интуицией, которая
казалась сверхъестественной. Иногда он путался в синтаксисе и ставил
определения не туда, куда следует, но эти ошибки – которые преследуют
большинство писателей всю жизнь – исчезли, когда ему исполнилось пять лет.
Его стали мучить головные боли. Мои родители боялись, что у
него какое-то заболевание – опухоль головного мозга, например, – и отвели его к
врачу. Доктор тщательно осмотрел мальчика, еще внимательнее выслушал и затем
сказал родителям, что Бобби совершенно здоров, если не принимать во внимание стресс:
он постоянно испытывал разочарование, потому что не мог писать так же хорошо,
как работал его мозг. – У вас ребенок, пытающийся выбросить из своего организма
умственный почечный камень, – пояснил врач. – Я могу прописать ему лекарство
против головной боли, но лучшим лекарством для него будет пишущая машинка.
Тогда мама с папой купили ему электрическую пишущую машинку
фирмы «Ай-би-эм». Еще через год ему подарили на Рождество персональный
компьютер «Коммодор-64» с текстовым редактором «Уордстар», и головные боли
прекратились. Прежде чем перейти к другим проблемам, добавлю, что на протяжении
следующих трех лет Бобби считал компьютер подарком Санта-Клауса, который тот
оставил ему под елкой. И теперь я припоминаю, что и в этом я его опередил: я
перестал верить в Санта-Клауса гораздо раньше.